– Туфли! – поняла она. – Коричневые лайковые туфельки, которые так хорошо смотрелись, теперь отсутствовали, а на ногах были надеты те самые старые ботинки, один из которых зиял круглой дырой, откуда торчал большой палец. Правда, носки он не снял, отчего вид его лучше не стал.
– Фимка! Ты пропил ботинки? – крикнула она, смеясь.
– Я не пью! – гордо заявил он. – И даже больше не закусываю! Решил сбросить пару килограммов! В таком-то костюме нужно соответствовать.
– А где…
– Дорогая, понимаешь… Гера обиделась. Я не мог ей отказать. Это ее подарок! Для меня ее ботинки – святое! Я два года их не снимал. Конечно, немножко порвал, но так даже лучше! Сейчас мода такая. Ты же знаешь – некоторые даже штанов не застегивают, те сваливаются до колен, а они ходят с голым задом. А у меня всего лишь дырка. Дырочка. Дырулька. Зато, какие носки! Твои носки! Это супер! Это… На несколько жизней хватит!
Замолчал и ехидно на нее посмотрел.
– Соскучилась, дорогая! Пришла навестить старика? А что, для покойничка я очень даже ничего смотрюсь.
После этих слов некоторые прохожие поднимали голову, с изумлением на него уставившись, потом на Лею. Но она не смущаясь, повернулась к ним и произнесла:
– А ведь он не шутит. Старик отдал концы еще пару лет назад.
Сверкнула глазами и засмеялась. Шоу начиналось! Прохожие в ужасе замерли и не могли отвести глаз от окон второго этажа. А Фимка, забравшись на подоконник, начал отбивать чечетку. Ему и сейчас не терпелось поработать на зрителя.
– Степ от покойничка! Чечетка с того света! Дай вам Бог, уважаемые, так танцевать, когда отправитесь в мир иной! Последняя гастроль!
Он танцевал так, словно делал это в последний раз. Он выделывал такие пируэты, которым могли бы позавидовать виртуозы из лучших танцевальных ансамблей страны. Да, что там, страны, всей планеты. Это была сказка по давно забытым гастролям и концертам, по спектаклям, где зритель то плакал, то вставал с мест, аплодируя и беснуясь, снова и снова вызывая на бис. А он все танцевал. И если вспомнить, сколько ему оставалось, а не осталось ничего, свое он уже давно оттанцевал и пропил, но теперь снова выводил танцевальные рулады на подоконнике, не стыдясь и не смущаясь никого. Он порхал в этом маленьком проеме окна, летал в остатке дней своих, которые ему по воле случая подарили, оставили по наследию времен далеких, грешных, которые он должен был искупать. А он танцевал! Потом замер и раскланялся. Он был счастлив, даже получил несколько робких аплодисментов. Снова поклонился. И снова. Он жаждал продолжения, он хотел танцевать на бис!
