Так прошли несколько дней ее странной и такой необычной жизни. Или не жизни вовсе. А она снова и снова думала и мучилась, пытаясь себя понять:
– Почему эти люди не дают ей покоя? Почему они мучают ее? Сбежать? Куда? Находиться в четырех стенах невыносимо. Это то же, что терпеть непрерывную боль. Попытаться от нее избавиться? Но чем больше делаешь это, тем становится больнее. И невозможно закрыть уши и не слышать никого. Значит просто нужно найти тот предел. Интересно, где он, и есть ли он вообще? А если его нет, и этот навязчивый гул преследует и настигает, и не дает заснуть, мешает думать, не позволяет остановиться, оглядеться. Все становилось невыносимым. Хотелось выть, мычать, рвать на себе волосы, только бы не слышать никого. Она очень устала.
И однажды вспомнила о напитке, который ей налил бомжик Фимка. А еще вспомнила, как на какое-то время он притупил ее чувства, заглушил, помог, дал отдохнуть от этого наваждения. И сейчас ей требовалась передышка. Она стремительно оделась, взяла сумочку и нырнула в этот город, как в прорубь, стараясь никого не замечать…
– Коньяк! – бросила она официанту, который внимательно рассматривал эту необычную женщину. С ней явно что-то происходило, была она чем-то взволнована и вела себя странно.
– Какой коньяк? – вежливо спросил он, показав карту вин и прочих напитков. Она нервно изучила названия и вдруг задала вопрос:
– А какой коньяк пил Наполеон?
Тот уставился на нее так, словно перед ним была сумасшедшая или просто, Жозефина. Придя в себя, произнес:
– Наполеон.
– Да-да, Наполеон! Так какой он пил коньяк?
– «Наполеон» и пил,… я так думаю, – неуверенно ответил он.
– Несите.
– Что выберете из закуски?
– Несите ваш «Наполеон»! – перебила она его. Когда он поставил перед ней бокал, она, не задумываясь, опрокинула его, поморщилась и вдруг произнесла:
– Какая гадость.
– Простите!? – не понял официант.
– Какого года ваш «Наполеон»?
– Ну, как же, пятилетней выдержки. Самый…
– А постарее ничего нет?
Тот задумался, посмотрев в карту вин:
– Есть 12-летний. Только он стоит…
– Двухсотлетний… Мне нужен коньяк, которому 200 лет! – чем совершенно огорошила официанта.
– Конечно, гадость! – внезапно услышали они голос какого-то человека. Тот стоял неподалеку и улыбался. Одежда его была потрепанная, залатанная и кое-где откровенно просвечивала дырами. А из правого ботинка, через отверстие торчал голый большой палец. Голый, потому что, по-видимому, носки он не носил.
