Никий покачал головой.
— Жаль серого негодяя. Я буду скучать по нему. Как по старому другу.
— Лучше лошадь, чем человек, — сказал Киний, но он три года берег серого жеребца, и серый негодяй отвечал тем же. Вслед за саком Киний прошел к кучке мужчин-синдов — крепко сложенных, приземистых, с широкими лицами и в большинстве рыжих. Они хоронили детей и женщину, над которой надругались и убили. Киний старался не смотреть на нее: он гадал, сумел бы он спасти ее, если бы сразу приказал напасть на деревню.
И все-таки он заставил себя посмотреть. Из обычной вежливости, конечно. Молодая. Умерла страшной смертью. Киний заставил себя вдохнуть и выдохнуть. Рядом женщина постарше, лет сорока, с длинными светлыми волосами, из горла еще торчит нож.
— Скажи им, что я беру их — всех — с собой, — жестом показал Киний.
Ателий заговорил с широкоплечим мужчиной, должно быть, кузнецом. Киний понял все, что он сказал.
Мужчина покачал головой и лопатой показал на ряд маленьких тел и светловолосую женщину.
Все мужчины-синды плакали.
Ателий повернулся к Кинию.
— Очень плохо. Когда дома загорелись, мать убила детей. Потом убила себя ножом — храбрая. А мужчины поклялись сражаться до смерти — и тут пришли мы. Жена и дети умерли. Мужчины хотят умереть.
— Афина, защити нас! — в ужасе сказал Киний. — Мать убила своих детей?
Ателий посмотрел на него, как на незнакомца.
— Ни один сак — ни с земли, ни высокий — не станет рабом. Мать храбрая. Очень храбрая.
Сак порылся в кармане своего пояса и извлек семена — такие же, как те, что Кам Бакка сжигала на жаровне. Семена он бросил в могилу и туда же бросил маленький красивый нож, который достал из обуви.
— Я чту ее храбрость.
Сердце Киния, казалось, вырвется из груди; ему почудилось, что он задыхается; глаза жгло. Он повернулся и прошел туда, где Эвмен и Аякс рассказывали друг другу о своих приключениях; за ними с улыбками наблюдали Никомед и Никий.
— Тридцать человек, в помощь жителям города копать могилы для павших — немедленно.
Голос Киния дрогнул, и он отвернулся, чтобы его военачальники не видели, как не по-мужски он себя ведет. Кинию не привыкать к такому, он видел немало мертвых детей, но на этот раз что-то потрясло его до дрожи.
Он думал о Медее, убившей своих детей в конце трагедии, и гадал, чего не знал сочинитель. Или о чем умолчал намеренно.
Ольвийцы, заметившие перемену в своем гиппархе, не ропща копали могилы. Через час женщины и дети были погребены. Мужчины набрали цветов, украсить могилы, а Киний бросил в яму застежку, и многие воины тоже; так могила матери наполнилась вещами, которые при жизни она считала бы сокровищем.
