Гаомавант крепко обнял его и что-то сказал, хлопая по спине. Ателий поперхнулся, а Эвмен перевел, залившись алым румянцем:
— Он говорит… ты один из любовников Страянки. Хорошо, что ты крепкий, иначе она бы тебя проглотила.
Диракс бросил несколько слов, и все снова засмеялись, а Гаомавант опять хлопнул Киния по спине.
Ателий вытер глаза.
— Господин Диракс говорит… хорошо для всех, что она взяла тебя… ты грек, и никакой клан не пострадает от этого союза. Если Жестокие Руки объединятся с Терпеливыми Волками, кровь на траве — да? Жестокие Руки заключают брак с царем — царь будет слишком сильным. Но Жестокие Руки…
— Жестокие Руки? — спросил Киний. — Это клан Страянки?
Ателий кивнул.
— И военное имя госпожи, да. Жестокие Руки.
Филокл потрепал его по плечу.
— Отличное имя. Прекрасная греческая женушка.
Киний заставил себя рассмеяться, но весь остаток дня у него в ушах звучали слова Ателия — Жестокие Руки заключают брак с царем.
Киний старался избегать Кам Бакки — эта женщина его пугала. Она стала олицетворением сна, который его тревожил, в ее присутствии видение о дереве и равнине казалось чем-то неминуемым — почти явью. Но на пятый день пребывания в городе саков Кам Бакка застала его в большом зале, крепко — словно железными клешами — взяла за руку и провела в завешанную коврами нишу, как в отдельный шатер. Она бросила в жаровню горсть семян, и их окутал тяжелый дым, пахнущий скошенной травой. Киний закашлялся.
— Тебе снилось дерево, — сказала шаманка.
Он кивнул.
— Снилось дважды. Ты касался дерева и заплатишь за это. Но ты подождал меня и не стал взбираться на дерево, значит, ты не полный болван.
Киний прикусил губу. В этом аромате наркотик — он это чувствовал.
— Я грек, — сказал он. — Твое дерево не для меня.
Она двигалась в дыму, как змея, будто извивалась.
— Ты родился Баккой, — сказала она. — Ты видишь сны, как Бакка. Ты готов к дереву? Я должна взять тебя туда сейчас, пока ты у меня. Скоро ты уйдешь, и пасть войны поглотит тебя. Я эту войну не переживу — и некому будет отвести тебя к дереву. А без дерева тебе не выжить и не завоевать госпожу.
Она говорила слишком много и слишком быстро.
— Ты умрешь?
Она очутилась рядом с ним.
— Слушай меня. — Она держала его руку железной хваткой. — Слушай. Первое, что покажет тебе дерево, — миг твоей смерти. Ты готов к этому?
Киний ни к чему не был готов.
— Я грек, — повторил он, хотя ему самому это казалось слабым доводом. Особенно потому, что дерево росло прямо у него на глазах, вставало в густом дыму из горящей жаровни, его тяжелые
