Она увидела, что Киний не спит, обошла костер и подошла. У нее было красивое, полное достоинства лицо человека средних лет, с длинным прямым носом и высокими выщипанными бровями, но глаза мужские, и шея тоже мужская. И руки, которыми она протянула ему питье в золотой чаше, — мужские, в мозолях и ссадинах.
Ателий продолжал забавляться огнем. Кам Бакка заговорила низким голосом, и Ателий встал и подошел.
— Кам Бакка спрашивает, как тебе эта ночь?
Ателий выговаривал слова четче, чем обычно.
Киний покачал головой, отказываясь от золотой чаши.
— Мне лучше. Да? Хорошо? Можешь передать ей мою благодарность? Она лекарь?
Ателий наклонил голову набок, как очень умный пес.
— Ты лучше? — сказал он и повторил на варварском языке.
— Можешь сказать ей «спасибо»? — снова спросил Киний. Он произносил слова очень тщательно.
Ателий снова заговорил на чужом языке, потом повернулся к Кинию.
— Я сказал спасибо — для тебя. Хорошо? Хорошо. Много говори по-гречески — мне. — Он рассмеялся. — Может, мне научиться больше греческого.
Киний кивнул и откинулся на груду шкур. Чтобы просто поднять голову, требовались большие усилия.
Заговорила Кам Бакка. Чем дольше она говорила, тем более знакомыми казались ее слова — как на персидском. Потом она сказала кшатра хан — великий царь, и он узнал эти слова. Это почти понимание мешало слушать.
Ателий начал переводить.
— Она говорит: тебе важно искать царя. Скоро. Но скорее тебе говорить с ней. Важнее, интереснее говорить с ней. Она говорит: ты едва не умереть. И она говорит: да, ты помнишь, как едва не умереть?
Киний кивнул.
— Скажи: да, помню.
Услышав его ответ, она кивнула и снова заговорила. Ателий сказал:
— Она говорит: ты войти в реку?
И Киний испугался. Варварская женщина, ее роль женщины-мужчины ему непонятна, и она спрашивает о его сне. Он ничего не ответил.
Она яростно замотала головой. Из широкого рукава вылетела рука, указала на него, и вдруг — греческий, хоть и с ионическим акцентом, вполне понятный:
— Не бойся! Но говори только правду. Ты входил в реку?
Киний кивнул.
Он видел ее, чувствовал вкус пыли.
— Да.
Она кивнула. Откуда-то из-за себя достала маленький барабан, покрытый изображениями крошечных зверей, в основном оленей. Достала кнутик — точь-в-точь детская игрушка, только кнутовище железное, а кнут волосяной. Этим кнутом она начала бить в барабан и запела.
Кинию хотелось уйти. Хотелось выйти из чужой палатки, уйти от чужой женщины-мужчины, хотелось говорить на настоящем греческом. Он был близок к панике. Смотрел на Ателия, своего прокусатора Ателия, в поисках чего-нибудь знакомого и устойчивого.
