— Песню? — переспросила Нюра.
— Да, — сказал Ятыргин, — что–то про Зою.
— А-а, — поняла Нюра, — эту:
Ставай, ставай, Зоя, будила Зою мать
Ставай, ставай, Зоя, корабли стоять…
— Это мы с девчонками в лагере пели, — улыбнулась Мотя, — она про Ленина.
— Как про Ленина? — удивился Кока, — там же про Зою?
— Ну правильно, — ответила Мотя, — про Зою Монроз. Как настоящая фамилия Ленина?
— Ульянов.
— Ну да, а до этого? До того, как он принял буддизм? Ульянов — это же в честь гелюна Ульянова.
— Пьянков—Питкевич?
— Правильно! Об этом в песне и поется — вставай, Зоя, корабли стоят. Ну, когда Ленин параболоид изобрел, и они с Зоей им дредноут сожгли, «Императрицу Марию».
— Помню, да, в шестнадцатом году, когда он «Империализм как высшая стадия капитализма» написал. А как же Крупская?
— Ну а что Крупская? — сказала Нюра, — она Ленину жизнь в ссылке спасла, и он, как честный человек, обязан был на ней жениться. А Зое он остров Мавува купил, в архипелаге Вануа—Леву, вот этим песня и кончается:
За синими морями бережок цветет
на том бережочке слезы Зоя льет
дайте мне чернила, дайте мне перо
тому, кого любила, напишу письмо
— Да, — поддержала Мотя, — а когда Крупская умерла, Ленин к Зое на остров и уехал. Все еще, небось, там под Chambermaid Swing танцуют…
— Ага, — сказала Нюра, — «каждая chambermaid должна научиться управлять государством». Это вам не графиня Пален с ее орлом.
— Зато я знаю, почему дредноут называется дредноут, — вдруг сказал Кока.
— Dreadnought… бесстрашный? — спросила Мотя.
— Нет, но близко. Dread–nought — «без дреддов». Dreadlocks, «устрашающие локоны», носили назореи. На корабли all–big–gun набирались моряки из назореев, которые нарушили обет, и поэтому должны были остричь волосы и принести искупительную жертву.
Помолчали.
— Подождите, а в Мавзолее тогда кто? — спросил удивленно Кока.
— Да кто угодно! — захихикали девочки.
— Да, мальчик, Мавзолей на Красной площади — это игрушка, символ, — вдруг произнес Ятыргин.
Он открыл окно и сказал: — Вот, посмотри, как выглядит настоящий Мавзолей, город, для которого срыли две горы, Ай—Дерлюй и Аташ, и свезли со всего мира массу народа, который тысячами замерзал в голой степи. Весь этот город, весь Магнитогорск — Мавзолей Сталина, и именно здесь хранится стальное сердце Кадмона.
— Ну наконец–то про сердце! — воскликнула Мотя. — Рассказывайте скорее!
— Сердца Кадмона недоступны живым, девочка, — печально сказал Ятыргин, — вам придется умереть.
