Магнитогорск встретил их метелью — несмотря на уже довольно позднее утро солнца почти не было видно, только маленький тусклый шар можно было разглядеть в небе. Зато комбинат выдыхал красивый оранжевый дым, парили градирни, похожие на грустных курящих слонов.
— Ну вот, Магнитка, — сказала Мотя, потянувшись, — приехали.
— Умыться и почистить зубы, — проснулась Нюра, — и чаю.
Автобус подрулил к перрону, пассажиры, разминая затекшие члены, начали одеваться, собирать вещи. Azad уже не пел, водитель с помятым лицом приоткрыл окно и закурил. На Привокзальной площади Мотя показала друзьям памятник, изображавший черного мускулистого парня: — Вот, раньше в Бельгии стоял, потом на ВДНХ валялся, никому не нужный, назывался — Рабочий. Теперь тут стоит, называется — Металлург. Медный, между прочим. Зачем его в черный покрасили — непонятно…
— Это что, — сказал Кока, — мухинскую Колхозницу вообще дефлорировали. Бугаев—Африка.
— Западает на высоких возрастных женщин, м? — спросила Нюра. — Это комплекс… Хотя, в Молдавии, я слышала, кто–то даже венчался с памятником. Что–то в этом есть, определенно. Ладно, пошли умываться, не пить же чай грязным ртом.
Нюра выдала каждому по бумажному полотенцу, китайской одноразовой зубной щетке и пакетику с зубным порошком «Артек». Друзья привели себя в порядок и отправились в ближайшее кафе.
— Я вот что подумала, — сказала Мотя, облизывая с губ молочные «усы» — вместо чая она взяла бутылку башкирского катыка, — река же подо льдом. Как мы увидим, где трубы комбината не отражаются в воде?
— Не беспокойся, — ответил Кока, — я кучу фотографий комбината перерыл, трубы уже почти нигде не отражаются, можно в любую проходную заходить, чтобы через забор не лезть, там колючка. Только пропуск нужен.
— Тоже не проблема, нас сердце Завенягина проведет, я знаю, — Нюра достала из–за пазухи коробочку и приоткрыла ее, любуясь зеленым сиянием.
— Тогда предлагаю в гостиницу, как раз на левом берегу есть, «Азия» называется. Нам же только ночью олений парк искать, а он тоже на левом. Отоспимся и пообедаем нормально.
Они сели в нужный трамвай — здесь они ходили в сцепке из трех вагончиков — и оправились на левый берег Урала. Гостиница оказалась старым помпезным зданием желтого цвета: «золотая дремотная» — прокомментировала Мотя.
— Ну, почти, — согласился Кока, — 1929 год.
Кока протянул дежурной за стойкой какие–то очередные бумаги о слете юных металлургов, та было засомневалась, но Мотя и Нюра в школьной форме с белыми передниками и красными галстуками так лучезарно улыбались, что ключи от номеров они таки получили. В гостинице было пусто, хотя и всюду раздавались какие–то звуки: то радиопомехи из транзистора, то щелчок звукоснимателя, то женский смех, то густой баритон, напевавший «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…» — но постояльцев видно не было.
