Питт, которому в то время исполнилось тридцать три года, сын лорда Чатема, самого красноречивого из государственных деятелей последнего столетия, наследовал от отца его блестящие способности. В то время как Чатем-старший умел увлекать, младший обладал даром управлять людьми. Питт встал во главе правительства в одну из тех отчаянных минут, когда честолюбие, ищущее власти, может быть уподоблено патриотизму, бросающемуся напролом. Англия достигла последней степени истощения и унижения. В течение десяти лет Питт успокоил Индию, возобновил торговые отношения с Америкой и подчинил ее влиянию английской дипломатии, усмирил волнение умов в Ирландии, заключил с Францией торговый договор, по которому половина Европы обязывалась допустить к употреблению у себя английские товары, наконец, освободил Голландию от протектората Франции и утвердил влияние британской политики на материке. Благодарная страна рукоплескала ему; все относились с полным доверием к человеку, поднявшему страну, павшую так низко. Страсти никогда не омрачали его разума, или, вернее, он сосредоточил все страсти в одной — жажде величия своей страны.
Георг III, друг Людовика XVI, никогда не позволил бы своему правительству объявить войну Франции в тот момент, когда война могла осложнить и без того стесненное положение любимого им короля. Неправда, что Англия при помощи золота вызвала революционные беспорядки во Франции: французская партия свободы, даже находясь в самом отчаянном положении, не приняла бы поддержки Англии. Георг III, лорд Стаффорд, канцлер Тарлов, да и сам Питт с негодованием отказались бы от принятия таких позорных мер против монарха, воюющего со своим народом. Но Питт из сострадания к Людовику XVI не упустил бы ни одного благоприятного момента, которым мог бы воспользоваться для блага своего народа. Он предчувствовал крушение трона, знал, что догматы Французской революции внушили королю и большей части английской аристократии страх и отвращение, и готовился к часу войны, притом что сам не хотел ни приближать, ни отдалять его.
Приверженцы конституции и жирондисты Бриссо и Нарбонн для переговоров с Питтом выбрали самого обольстительного дипломата из всех умеренных приверженцев революции.
Талейран в то время только что выступил на поприще, на котором подвизался потом в течение более полустолетия и которое не покинул до самой своей смерти. Ему в то время исполнилось тридцать восемь лет. Лицо его было нежным, с тонкими чертами, в голубых глазах читались проницательность, ясный, но холодный ум и душевное спокойствие, не смущаемое никогда и никакими волнениями. Он был высокого роста и прекрасно сложен, и даже физический недостаток — хромота — не портил его наружности. В голосе Талейрана слышались низкие, но вместе с тем мягкие нотки. Слушая его, начинало казаться, что этот человек лучше всех других найдет путь к сердцу властителей, народов, трибун, женщин, императоров, королей. Его сардоническая улыбка очаровывала всех: она, казалось, говорила, что этот человек умеет, увлекая людей, заставлять исполнять их свои желания и управлять ими.
