В эту минуту престарелый депутат по имени Дюшатель велел принести себя в Конвент со смертного одра и слабеющим голосом заявил возражение против казни короля. Затем возвестили о новом ходатайстве испанского короля в пользу Людовика XVI. Дантон заговорил, даже не потребовав предварительно слова. «Ты еще не король, Дантон!» — воскликнул Луве. «Я удивлен, — заявил Дантон, — дерзостью державы, которая не боится влиять на наши рассуждения. Если бы все разделяли мое мнение, то уже за одно это немедленно объявили бы Испании войну».
Верньо горько заметил: «Граждане, вам предстоит великий акт правосудия. Надеюсь, что человеколюбие побудить вас хранить самое благоговейное молчание. Когда правосудие сказало свое слово, человеколюбие должно, в свою очередь, заставить себя выслушать!»
Он прочитал результат подачи голосов. В Конвенте насчитывался 721 человек, подавший голос. 334 голоса высказались за изгнание или заточение; 387 — за смерть (считая в том числе и голоса тех, кто высказался за смерть при условии отсрочки).
Утром 19-го числа двери тюрьмы отворились и король увидел Мальзерба. Он встал, чтобы встретить друга. Старец, упав к ногам своего государя, долго не мог ничего сказать. Своим видом, своим молчанием, своими слезами он старался сообщить королю слово, которое страшился произнести. Король понял его, повторил это слово, не бледнея, поднял своего друга, прижал его к груди и, казалось, был занят только тем, чтобы утешить почтенного вестника. Со спокойным любопытством, как бы чуждым собственной судьбе, он осведомился об обстоятельствах, о числе голосов, о решении нескольких лиц, которых он знал в Конвенте. «О Петионе и Манюэле, — сказал король Мальзербу, — я не спрашиваю: я уверен, что они не подали голоса за мою смерть». Узнав о том, как проголосовал его кузен, герцог Орлеанский, король вздохнул: «Ах, за него огорчен я больше, чем за кого-нибудь другого». Это были слова Цезаря, который среди своих убийц узнал Брута.
Вслед за тем Тара, Лебрен, мэр Шамбон и прокурор Коммуны Шометт, в сопровождении Сантерра, публичного обвинителя в уголовном суде, явились объявить королю о приговоре со всеми формальностями, требуемыми законом. Король выслушал осуждение на смерть в двадцать четыре часа с неустрашимостью праведника. Один только взгляд, поднятый к небу, обнаруживал обращение к непогрешимому верховному судье. Когда приговор зачитали, Людовик XVI подошел к секретарю Исполнительного совета Грувелю, взял декрет, положил в свой портфель, потом, обернувшись к Тара, сказал ему голосом, в котором вместе с просьбой слышалась и нота королевского величия: «Господин министр юстиции, прошу вас передать это письмо Конвенту». Когда Тара заколебался, король уточнил: «Я вам его прочту. „Прошу у Конвента трехдневной отсрочки, чтобы приготовиться к появлению перед Богом; для этого прошу предоставить мне возможность свободно видеться с духовником, какого укажу комиссарам Коммуны. Прошу, чтобы он оставался в безопасности и был защищен от всякого преследования за этот акт милосердия… Прошу в эти последние минуты позволить мне видеться с семьей, когда я того пожелаю и без свидетелей. Я очень желал бы, чтобы Конвент теперь же решил участь мой семьи и позволил ей свободно удалиться туда, где она сочтет для себя удобным найти убежище. Поручаю благосклонности нации всех лиц, которые были мне преданы… В числе их много старцев, женщин и детей, которые жили только моей помощью и теперь будут находиться в нужде. Написано в башне Тампль, 20 января 1793 года“».
