Правила, впрочем, сводятся к одному: хозяин — бог и ему всё можно, раб — вещь, не имеющая права голоса. Единственное, что должен обеспечить хозяин — чтобы его раб не причинял неудобства остальным вольным. В противном случае у хозяина могут потребовать ответ представители закона.
— Вставай, — тихо произнесла я, не удержалась, провела рукой по волосам. Он ощутимо вздрогнул:
— Простите, я забыл, что вас нельзя касаться, предыдущая хозяйка…
Замолкает. Ну да, не положено говорить о пожеланиях и прегрешениях предыдущих хозяев.
— Давай уже поговорим, — говорю, указываю на кресло. Поднимается, наконец-то надевает халат, подвязывает пояс и садится, куда было приказано.
— Не вскакивай, — предупреждаю. Кивает. — Сейчас я возьму пульт и уберу его. Не дёргайся.
Он снова кивнул, сжав зубы так, что на скулах выступили бледные пятна. Я не стала ничего говорить. Бесполезно пока.
Осторожно взяла пульт, показала ему — но он лишь сжался, ожидая, видимо, что начну пробовать. Ох ты ж ёпрст! Наверное, эти скоты под названием "хозяева", получив новую игрушку, не успокаиваются, пока не перенажимают на все кнопочки. Тогда вполне понятна реакция бедняги.
— Смотри, беру, кладу в сейф, чтобы случайно никому чужому не попался.
Он, словно не веря, смотрел, как я убираю орудие изощрённой современной пытки, а заодно и папку с документами.
— Что, даже не попробуете? — недоверчиво буркнул.
— А надо? — интересуюсь.
— Некоторым мало видеть человека на коленях или на брюхе, зато когда он выгибается в приступах боли — в самый раз. А если ещё заставить его поорать при этом… возбуждает.
Видимо, мне не удалось удержать брезгливую гримасу:
— Не меня.
В его глазах мелькнуло удивление. Хоть немного осмелел. Прощупывает.
— Послушай, — сажусь в соседнее кресло. — Я могла бы отпустить тебя на волю, но ты не выживешь. Сам знаешь, у бывшего раба и без того дорог мало, а уж с твоим послужным… Да ещё и на Тарине…
Он опустил голову, после буркнул:
— Отпустили бы, это были бы мои проблемы…
— Пока тебя не поймали бы очередные работорговцы. Вашего брата отлавливают только так. Вас слишком легко сломать.
— А тебе-то что? — вскидывает голову, и куда только "госпожа" подевалась? Я предпочла не заметить перемену в обращении, пусть разрядится, может, полегчает.
— А мне жаль, — отозвалась. Снова пунцовые щеки, сжатые зубы. Дура, ну зачем, зачем добиваешь? Привыкла с равными общаться, которые всегда ответить могут? А этому небось жалость уже поперёк горла, особенно когда приходится специально унижаться, чтобы вызвать её, и как погано должно быть внутри…
