— Руины!.. — воскликнул Бриво.
— Невозможно, — еле слышно произнес Грей.
— А почему? — невозмутимо сказал Бриво.
Бриво был сыном крестьянина-горца из Верхней Савойи, который один из всей деревни продолжал разводить коров вместо того, чтобы доить парижан, зажатых в десяти квадратных метрах снега или скошенной травы. Отец Бриво окружил свой кусочек горы колючей проволокой с надписью "Вход воспрещен" и свободно жил в своей тюрьме.
Бриво унаследовал от отца небесно-голубой цвет глаз, черные волосы, уравновешенность и невозмутимость. Он видел руины, как и все, кто находился здесь. Но все видели и не верили, а он верил, потому что видел их. Даже если бы он увидел подо льдом своего отца, он бы на секунду удивился, а потом сказал: "Ну, папа, ты и забрался…" Но другие члены экспедиции не желали признавать очевидное.
Четыре снимка перекрывали и одновременно подтверждали друг друга. Художник Бернар получил задание совместить их. Через час он представил первый эскиз. Впечатление было гнетущее. Странная архитектура, архитектура титанов, разрушенная кем-то еще более мощным.
— И на какой глубине все это? — спросил Элуа.
— Между девятьюстами и тысячью метров! — сердитым голосом сказал Грей, как будто он нес ответственность за всю грандиозность этого открытия.
— То есть сколько они там?
— А кто знает… Мы никогда не доходили до такой глубины.
— Но американцы доходили, — мирно заметил Бриво.
— Да… и русские тоже…
— Они смогли датировать свои образцы?
— Кто знает, точно никто не может сказать.
— А приблизительно?
Грей пожал плечами, понимая всю абсурдность того, что собирался произнести вслух:
— Около девятисот тысяч лет, плюс-минус несколько веков.
Кто-то вскрикнул, затем наступила смущенная тишина.
Люди, собравшиеся в вездеходе, смотрели то на эскиз, то на последнее изображение на экране. Постепенно они стали отдавать себе отчет в необъятности своего невежества.
— Не укладывается в голове, — признался Элуа. — Это явно творение человеческих рук. Но девятьсот тысяч лет назад не существовало людей.
— Кто тебе это сказал? — съязвил Бриво.
— То, что мы знаем из истории человечества и эволюции жизни на земле, — сказал Симон, — это не больше, чем испражнения блохи на площади Согласия…
— Ну и? — прервал его Элуа.
— Господин Лансьо, я приношу свои извинения. Я был несправедлив к вашему аппарату, — проговорил Грей.
Лансьо. "Изящный". Сейчас никому в голову не пришло бы так его назвать, даже про себя. Им было не до обычных в их кругу шуток и дружеских подкалываний, помогавших превозмогать холод и медленное течение времени. Да и Лансьо вдруг утратил свой лоск. У него были уставшие глаза, он затягивался потухшей сигаретой и, наклонив голову набок, отсутствующе смотрел на Грея.
