— Придется Андрея где-то на хуторе оставить — умрет в походе,- решил Горовой и отдал приказ выступать.
Вслед за разведчиками потянулись молчаливые бойцы и командиры. Заметая за собой следы, шли через яры, в обход больших сел, где разместились каратели. В первом же хуторе постучали в окошко крайней хаты. На стук отозвалась старушка:
— Кто там?
— Партизаны.
— Что хотите, сыночки?
— Просьба к тебе, мать. Сыны у тебя есть?
— На фронте оба.
— Вот у этого раненого тоже есть мать. Она ждет его… Возьми к себе хлопца, выходи. О твоих сыновьях тоже чья-нибудь мать позаботится.
Вытерла слезы старушка, захлопотала. А бойцы обняли на прощание своего почти бездыханного друга и снова выступили в далекую дорогу.
— Ай!… Ай!… Ай! — послышались из хаты какие-то странные выкрики.
Марфа так и окаменела. Выпал из рук клубень картошки, коротко лязгнула о ведро лопата. «Что это там случилось? Когда на огород выходила, Трофим с приятелем своим, Петром Ивченко, сидел, дочка в хате прибирала. А может, пришли…»
Тревожные времена настали, ненадежные. Словно чума прошлась по городу — опустели когда-то шумные, солнечные улицы. Даже днем редко увидишь прохожего. Псы и те забились по глухим закоулкам и словно онемели. Видно, и животные почувствовали, что не люди, а сама смерть снует по селам в черных суконных мундирах с эмблемами черепа и костей на рукавах.
Несколько дней Марфа не выходила на улицу, не выпускала и свою двадцатилетнюю дочь. Но зима была уже не за горами — взяла Марфа ведро да лопату и пошла на огород рыть картошку. Не успела и десятка кустов выкопать, как из хаты вдруг раздался этот странный крик. «Не глумятся ли ироды над Оленкой?» От этой мысли тревожно заныло в груди…
Спотыкаясь о кусты, Марфа кинулась во двор. Вскочила в хату и застыла — перед зеркалом замер Трофим, грудь выпятил, нос задрал в потолок. Его правая рука вытянута вперед, а глаза отсвечивают в зеркале тусклым нехорошим блеском. Таким высокомерным и спесивым она никогда не видела своего мужа. Подошла, ласково спросила:
— Что случилось, голубь? Где Оленка?
Он даже глазом не моргнул. Столбом стоял посреди хаты, будто кол проглотил. Еще раз окликнула — молчит, как воды в рот набрал. «Господи, и что с ним творится? — подумала она.- Только три недели в тюрьме побыл, а теперь словно его там подменили. Говорить не говорит, ночами не спит, все о чем-то думает, смотрит на всех ненавистно».
Быстро метнулась в сени, намочила бураковым квасом полотенце и снова к мужу, приложила к лысине — говорят, всегда в память приводит.
