Из печки вновь вырывались тугие клубы пара. В горло лезли куски черного резинового дыма от угасающего в руках «салаги» факела. Давление масла поднялось до предела. А «старик» давил и давил на акселератор, не замечая, что кровь из раны на лице капает на темные от солярки, оттаявшие брюки, что в правом колене и в правом плече усиливается боль и что «салага» перестал стонать. Голова напарника безвольно моталась из стороны в сторону по верху спинки сидения. Колени вихлялись, будто ноги принадлежали не ему, а кому-то другому. Но «старик» видел перед собой только редкие сигналы маяка, шкалу на температурном датчике и на датчике давления масла. Остальное для него перестало существовать. В голове, вопреки желанию поскорее достичь цели, возникла трезвая мысль, что испытывать двигатель на прочность больше нельзя. Что ему нужно дать отдохнуть, чтобы он маг накопить силы для второго рывка. Не совсем понимая, что делает, «старик», на полном ходу выбил рукоятку переключения передач в нейтральное положение, выключил зажигание. Машина прокатилась с сотню метров и замерла возле полосатой дорожной вехи, последней, видимой впереди. Двигатель продолжал сотрясать бензовоз в эпилептическом припадке. «Старик» врубил пятую скорость. Его с силой отшвырнуло назад, будто машина совершила предсмертный прыжок. И все стихло. Только из печки с беркутовым клекотом вырывался пар.
Напарник тихо застонал. «Старик» открыл глаза, с усилием разомкнул пальцы на руле. В кабине было темно и душно. Таяло, на глазах приобретая синеватый оттенок, пламя на факеле. «Старик» забрал факел из неживых рук «салаги», опрокинул на него пустую банку из-под тушенки. На чадящую вату тоненькой струйкой пролились остатки солярки. Но этого оказалось недостаточным, чтобы возродить пламя к жизни. Потрещав воробьями, несколько торопливых язычков снова начали умирать. «Старик» протер рукавицей запотевшее лобовое стекло, с тревогой заглянул в лунку. Маяк по-прежнему подавал короткие расплывчатые сигналы. Но таким далеким он показался, что от холода свело живот. «Старик» пошевелил пальцами ног. И ничего не почувствовал. Голени до самых коленей превратились в гранитные бруски. Только бедра и низ живота еще ощущали, как прет снизу мороз, как ворочает он ледяными своими щупальцами, высасывая тепло из новых и новых участков тела. И «старик» закричал. Дико, по-звериному. Как никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не кричал.
