– Прости меня, Ванга… – вдруг, не открывая глаз, проговорил он. – Если можешь…
– За что ты у меня прощения просишь, папа? – покачала головой Ванга.
– Я тогда попросту рассудил… А попросту нельзя… Домой вернуться… заставил тебя… – С каждым словом выходила из него жизнь. – Счастье твое, любовь… я разрушил, дочка…
– Не надо, папа. – Ванга говорила с таким отчаянием, словно и ее жизнь вот-вот кончится. – Ты не виноват. Такая моя судьба.
– Судьбу нельзя узнать… Ни свою… ни чужую…
– Узнать можно, – задумчиво проговорила Ванга. – Переменить – можно ли?
Отец неожиданно открыл глаза. Они смотрели так ясно, что у Любки мелькнула в голове мысль: может, он выздоровел?
– Прости меня, – сказал отец.
И умер.
За такими невеселыми воспоминаниями Любка не заметила, как добежала до дому.
Еще с улицы она увидела, что к Ванге пришли соседки. На дощатом столе, врытом в землю под зацветающим абрикосовым деревом, стоял кувшин с вином и яблочный пирог.
Гостьи, правда, уже собирались уходить.
– Спасибо, Ванга, – сказала Петка, вставая из-за стола. – И ничего-то у тебя нету, а гостям всегда почет.
– На здоровье, – ответила Ванга. – Я люблю, когда в доме люди.
– Надо б вам крышу подлатать, – оглядывая покосившуюся хибарку, заметила Милана. – Мы с Миланом в апреле строиться начнем, заодно и вам поможем.
И тут лицо Ванги совершенно переменилось: приветливое оживление исчезло с него, все черты застыли.
– Что с тобой? – встревоженно спросила Милана.
– Не будет в апреле стройки, – глухо проговорила Ванга.
– Почему? – удивилась Милана. – Мы уже и деньги собрали на новый дом.
– Война придет. Сюда, к нам. В сорок первом году. В апреле.
– Господи… – быстро перекрестилась Петка.
И сразу же движения женщин стали торопливыми, даже суетливыми.
– Пора нам, Ванга, – быстро проговорила Милана. – Засиделись, а дома работы невпроворот.
Они быстро вышли из двора, даже не поздоровавшись с Любкой.
– Ванга! – воскликнула та, подходя к столу, за которым неподвижно сидела сестра. – А как ты узнала?
– Что?.. – вздрогнула Ванга.
Она словно очнулась от забытья. Лицо ее снова стало оживать.
– Про войну, – сказала Любка. – На базаре что творится, если б ты видела! Люди все подряд метут! Дерутся даже. И все про войну говорят. Знать бы, говорят, когда начнется…
– Это, я думаю, многие знать хотели бы, – задумчиво произнесла Ванга.
Ольга стояла перед зеркалом и пыталась застегнуть жемчужное ожерелье, которое Алексей полгода назад подарил ей на свадьбу. Застежка была замысловатая, и Ольга сердилась: из-за такой ерунды опоздают в ресторан! Живот ее сделался большим как-то сразу, вдруг, и ходит она теперь из-за этого совсем медленно… А фон Дидерикс, пригласивший их сегодня на ужин в честь приезда его друга, это один из самых респектабельных клиентов, благодаря которому едва ли не все немцы, работающие в Софии, посещают кабинет доктора Незнамова. И он может воспринять их опоздание как неучтивость.
