— Терять нечего, капитан, я возьму с собой Нороса.
— Едва лишь вы найдете людей, возвращайтесь как можно скорей и принесите нам столько мяса, чтобы мы могли не голодать больше. А мы тем временем будем по мере сил подвигаться за вами вслед.
Затем он помолчал, тревожно взглядывая на матроса.
— Вы знаете, Нидерманн, — продолжал он, как-будто стыдясь собственных слов, — нам нечего есть, и я решительно ничего не могу дать вам на дорогу…
— Я это знаю. У нас есть два фунта собачьего мяса, и при некоторой экономии нам хватит этого на три дня, а там…
Нидерманн беспечно махнул рукой. И в самом деле! Чего могли страшиться эти люди? Ведь хуже того, что они пережили, могла быть только смерть, а к ней они давно уже были готовы.
При виде этой героической простоты матроса лицо капитана исказилось страданием. Каких усилий стоило ему скрывать перед товарищами свое отчаяние. Каких усилий стоило ему быть всегда бодрым и веселым ради того, чтоб поддержать других.
— Ах, Нидерманн, — вырвалось у него со стоном. Еще минута… и, может быть, он бы высказал Нидерманну всю свою тоску, но в это время доктор Амблер торопливо вышел из палатки. Он дрожал всем своим маленьким телом и был бледен.
— Умирает! — сказал он.
Нидерманн и Делонг бросились в палатку. Бедный Эриксен лежал вытянувшись в своем меховом мешке. У ног его Ax-Сам безучастно глядел по сторонам, бормоча что-то себе под нос.
Кругом, молча, стояли остальные матросы. Бедному Эриксену только во сне удалось увидать родину. Многим ли из его товарищей посчастливится увидать ее в действительности?
Выкопать могилу для Эриксена было невозможно: замерзшая земля была тверда, как камень, лопат не было, и сил тоже не было для такой работы. Единственно, что могли сделать матросы — это прорубить во льду дыру и опустить туда товарища. Тело завернули и зашили в парусину. Все вместе вышли из палатки провожать Эриксена. Один Ax-Сам отказался, жалобно говоря:
— Не хочу, там холодно, не хочу, там холодно.
Тело Эриксена, покрытое флагом, положили на снег и стали рубить лед. Все молчали. Когда работа была окончена и матросы уже собирались опустить труп под лед, капитан жестом остановил их.
— Я гляжу на нашего дорогого, милого Эриксена, — сказал он, — и, как у всех вас, в моем сердце поднимается тяжелое недоумение. Я спрашиваю себя: зачем погибла эта молодая жизнь, не жестока ли, не бессмысленна ли эта жертва? В праве ли были мы и он, наш милый веселый товарищ, пускаться в неведомый путь, приведший нас к этому ужасу? И если мы скажем себе: да, эта жертва бессмысленна, да, Эриксен погиб ни за что, наше предприятие было безумием и преступлением… тогда, друзья мои, отчаяние наше будет безгранично. Но я знаю, я вижу, что, несмотря на все наши страдания, отчаянию еще нет места в наших сердцах. И это потому, что мы знаем, что тот, с кем мы прощаемся сегодня, совершил великое и плодотворное дело. Мы знаем, что не бессмысленна та жертва, которая приносится во имя знания и блага человечества, мы знаем, что наша гибель послужит нужным уроком тем, кто последует за нами в путь на север, мы знаем, что всякая победа дается лишь ценой прекраснейших и благороднейших жизней. Мы знаем, наконец, что грядущее, могучее и смелое человечество с благодарностью вспомнит нас, давших людям лишь три маленьких острова на карте Ледовитого океана и горький опыт наших страданий, терпения и смерти.
