— Промахнулись мы с замесами-то, — сказал он. — Я тебе говорил: считай тачки, Фроська. А ты, значит, того… Теперь начальство ругается. Вот как.
— А ништо, — Фроська махнула рукой, — обойдется. Бог не выдаст, свинья не съест.
Никита помолчал, налил в кружку квасу, выпил и удовлетворенно крякнул:
— Ладно, буду с тобой работать. Буду. Утром прораб говорит, даем тебе дуру — из тайги прибежала. Хочешь бери, хочешь нет. Я сказал: треба попробовать. Теперь беру.
— Ты один, поди, и работаешь?
— Нет! У меня два хлопца тут; Ванька-белый, Ванька-черный. Третий день, паразиты, гуляют: на свадьбе самогонку пьют.
Фроська с аппетитом уплетала еще теплую картошку, запивая резким и душистым тминным квасом: за несколько суматошных суток она, пожалуй, впервые имела возможность поесть как следует. А то все сухари да коржики.
— Хорошо ешь, — похвалил Никита, — хорошая жинка будешь. У меня жена плохо ела, болела, потом умерла. Подруга была Оксаны — она-то и уговорила нас сюда охать.
— Царствие небесное, — сказала Фроська.
— Да вот так. Царство небесное… — вздохнул машинист, посмотрел на Фроську, усмехнулся: — Иди-ка ты ко мне в жинки, а? У меня машина швейная есть, дочка тебя строчить научит, помогать будет. Донька, будешь помогать новой матери?
Девочка вспыхнула, рассерженно отвернулась. Никита смеялся.
— Не хочет! Она против женитьбы. А молодые, говорит, совсем тебе не годятся. Женишься на молодой — гулять от тебя будет. Вот как.
Фроська тоже рассмеялась, потрепала девочку за кудельки-косички.
— Ишь разумница какая! Верно ведь говорит.
Остаток обеденного перерыва Фроська лежала в тенечке на теплых досках, смотрела на мерцающее рябью водохранилище и думала. Светлые были думы, вольные и легкие. Как ветерок, пахнущий льдом недальних горных вершин.
Мир казался добрым, бесконечным, заманчивым и зовущим. Он впустил ее и, прежде чем распахнуться по-настоящему, пробует на разных оселках: выдержит ли она грядущее, осилит ли дальние дали, не споткнется ли и не почнет рыть землю перед носом, успокоившись поросячьей огородной судьбой? Или взлетит высоко, подъемно, чтобы потом вовсю расправить сильные крылья. А для того разбег нужен тяжкий и долгий, по каменьям и колдобинам. Разбегайся, Фроська, не робей…
Не думала она, не гадала, а между тем уже совсем рядом, за спиной, поджидала ее первая большая беда.
После обеда случилась «волынка»: возчики, возившие из карьера щебенку дальней дорогой вокруг озера, насмерть загнали двух лошадей — и без того измотанных, больных. На остальных ездить отказались: жалко худобу заживо гноить, отдых коням хоть какой-нибудь нужен. За щебнем через озеро погнали старую баржу, но она до вечера так и не вернулась. Говорили, что, груженная, потекла.
