Антон с интересом слушал рассуждения Бахтиарова. «Молодец! Настоящий солдат, как сказал бы Шумилов». Очень понравился ему начальник двадцать девятой, приятно работать с таким соседом.
— Тот же почерк! — воскликнул Кольцов, рассмотрев пожелтевшую бумажку, и рассказал о событиях февральской вьюжной ночи. — Хорошо было бы свести знакомство с автором этих писулек…
Никто из них тогда не думал, что не так уж далеко время, когда их дороги скрестятся с автором необычных предупреждений.
А на заставе Кольцова ожидал приятный сюрприз: жена, наконец, приехала!
— Аннушка! — вскрикнул он, въезжая в ворота, и пулей слетел с коня. — Что же ты не предупредила?
— Ты думал, что мы вдвоем с доченькой с этими чемоданами не управимся?
Высокая, стройная, с разрумянившимися щеками стояла она у двух чемоданов, на которых, разметав ручонки, мирно посапывала дочь.
— А я заждался… Ну как добрались? — забыв о товарище, суетился Кольцов около жены и дочурки. — Смотри, смотри, Аннушка! Улыбается! — Он склонился над цветастым одеяльцем и застыл, боясь вспугнуть набежавшую, словно легкий ветерок, улыбку на сонное личико ребенка.
— Ты бы, Сережа, с товарищем познакомил.
Смущенный политрук соскочил с коня, неловко поздоровался, поздравил с прибытием и поспешил в казарму. Он завидовал Кольцову. Семейные радости на границе! Об этом только во сне может померещиться…
— Боже мой! — всплеснула руками Анна, осмотрев квартиру. — У тебя и на заставе такой порядок? Да будь я твоим начальником, сейчас отправила бы на «губу», или как там у вас называется то место, куда сажают провинившихся?
Засучив рукава, она ловкими движениями начала убирать комнату, и та просто на глазах менялась, приобретала приятный, уютный вид.
Сергей Васильевич попытался было помочь ей, вернее, ему приятно было чувствовать ее рядом, но Анна прогнала его прочь.
— Не мешай! Иди к ребенку, может, хоть в няньки сгодишься, начальничек… И чему вас только учат в разных училищах? Военный человек должен все уметь делать…
«Пожалуй, она права. В казарме мы видим беспорядок, а у себя дома не замечаем…» И он молча подчинился. Ничего не поделаешь. Так уже заведено, что в семье жена — старший начальник. И никакой обиды на сердце. Присев на корточки, он всматривается в порозовевшие щечки существа, о котором знал лишь из писем, и удивляется: почему Анна писала, что дочь родилась болезненной, слабенькой, что ей нужен присмотр врачей, которых на границе едва ли сыщешь… Чепуха! Наш пограничный климат лучше всяких врачей. Вот она даже губами причмокивает от удовольствия…
