Крылья | страница 69
— Нет, — говорю я. — Затем громче, — нет, нет, нет, нет, НЕТ!
— Дерьмо! — Ацелот проводит рукой по своим волосам, запаниковав. — Он забрал Марса!
В глубине склада раздается стон. Мы направляемся по следам крови, которая змеиться по земле. Капли крови становятся интенсивнее и интенсивнее, пока это не стабильный поток красного, который ведет за кучу ящиков.
Марсель ссутулился у стены. Рядом с ним находится кинжал из слоновой кости, покрытый кровью. Кожа мальчика блестит от пота, его губы призрачно-белые. На его рубашке алое пятно, чуть выше живота.
— Марсель! — Ацелот протискивается мимо меня и падает на колени. Он нежно укачивает своего брата на руках. Младший Бастет выглядит настолько маленьким, завернутый в руках своего брата.
— Что случилось? — спрашиваю я, прижимая рукой рану. Он мертвенно-холодный.
— Я уронил… мой кинжал в Минипорте… когда я свалился с сиденья до этого, — объясняет Марсель между рваными вздохами, каждое слово с усилием срывается с его дрожащих губ. — Я не мог найти его… Себастьян… он… он раздобыл его каким-то образом и высвободился.
Я могу представить себе эту сцену: Марсель, скучающий как всегда, просматривает мои вещи у костра, повернувшись спиной к Минипорту, даже не подозревая, что Себастьян достал кинжал из-под сиденья и использовал его, разорвав свои веревки. У парня не было шансов против опытной Ищейки. Судя по брызгам крови, Марсель, должно быть, получил один удар у Минипорта, потом его нагнали в этом углу склада и ударили снова.
— Прости, Эйс, — скрежещет Марсель.
— Мы собираемся позвать на помощь, — отвечает Ацелот, его глаза блестят. — Держись, брат.
Кровь Марселя просачивается сквозь мои пальцы и жжет ноздри. Я задерживаю дыхание, заставляя себя не дышать этим. Я чувствую, что пульс мальчика становится глуше под моими пальцами.
— Я умираю, — шепчет Марсель.
— Нет, ты не можешь, — говорит сипло Ацелот, моргая. Начинают падать слезы.
Марсель слегка улыбается.
— Ты всегда был ужасным лжецом, Эйс. — Он поглядывает вниз, на кровавое пятно на его одежде. — Это же тоже была моя любимая рубашка…
Он вздрагивает и испускает слабый вздох, последний в его жизни, оставленный ему. Его голова свисает. Низкий, мучительный вопль срывается с губ Ацелота, в то время, когда он прижимает своего брата к себе. Горе — это такая индивидуальная штука, и я чувствую себя, словно вуайерист, наблюдающий за его страданием. Я нежно пожимаю его плечо, потом встаю и иду на улицу.