— Да. Когда полыхает огонь классовой борьбы, люди частенько оказываются не на той стороне баррикад, на которой им надлежит быть, и повинна в этом только логика событий.
— Не понимаю, — пробормотал Унте. — Уж очень все мудрено.
— Ты должен понять: власть в свои руки взяли люди, которых долгие годы угнетали богатеи. Из поколения в поколение передавали они свою обиду, обида рождала в сердцах угнетенных ненависть, жажду мести. Ты требуешь, чтобы все они вели себя порядочно, а подумал ли ты, что детство у большинства из них прошло под батрацкой крышей, где вместо ласкового материнского слова свистел хлыст работодателя? Тот же Жгутас-Жентулис ведь и двух классов не кончил, с шести лет пас у кулаков скот. А сколько к народным защитникам примазалось таких, кого в их ряды привело не классовое сознание, а грязный расчет. Когда река по весне выходит из берегов, в ее поток попадает и немало дряни. Почему ты видишь только дрянь? А ты постарайся подняться выше личной обиды. Не как человек, а как гражданин. Над своим отчим гнездом, над своими личными интересами, чтобы взглянуть на все с высоты птичьего полета — широко, по-государственному.
— Чтобы с твоей птичьей высоты не было видно Жгутаса-Жентулиса? Так, может, лучше зажмуриться! Зажмуришься — и никаких крыльев не надо, — усмехнулся Унте. Унте хотел встать, но поскользнулся, снова рухнул в кресло и, когда надал, заметил, что Даниелюс добродушно смеется над его неуклюжестью. Это еще больше разозлило Унте. — Зря тебе, братец, голову морочу, дурачка из себя строю, — возвысил он голос, поднялся наконец из мягкого кресла. — Что до хуторских деревьев, ты помог нам, это правда. Не все Стропус вырубил. Парочку дубков в поле оставил и стайку берез над Скардуписом пожалел, чему мы душевно рады. Надеемся, и со строительством Дома культуры поможешь. Хоть столько пользы с помощью райкома и господа бога… А вот памятник недостойному человеку поставите. И фабрику небось тоже построите. Все наши подписи, все мольбы, все твои обещания — все псу под хвост. Немногое ты можешь, Даниелюс.
— Я сдержал свое слово: сделал все от меня зависящее, чтобы фабрику построили в другом месте.
— Вот я и говорю: немногое, брат, можешь.
— Я не привык взваливать ношу на чужие плечи. Так поступают только из корысти. Черт знает что творится: люди боятся строек, как чудищ каких-то, словно кто-то хочет всех впихнуть в пасть девятиглавого дракона. А ведь вы как работали в колхозе, так и будете работать. Фабрика и без вас рабочих найдет.
