Но стриптизерши, предложенные мне, не приглянулись. Разнузданные какие-то. Я же помню прежние времена. Стриптизёрши получали в три раза больше обычного, если кланялись. И в пять раз больше обычного, если снимали при этом пальто. Вот это было заводяще. А нынешние – нет, отказать. Так я и сам могу.
А потом ещё мне сказали, что праздник женский и в торте должен сидеть голый мужик. Это я даже представить себе отказался и страшно замотал головой. Никакой голый мужик, кроме меня, прыгать у нас не будет.
Поэтому провёл чемпионат по нардам. Всем рекомендую, кстати сказать. И азартно, и болельщики-ультрас, и со стороны смотрится настолько дико, что любо-дорого. И очень политкорректно, кстати. Стоит только раз крикнуть «шеш-беш!», как над белокурыми русскими головами встаёт жаркое марево и наступает время намаза. Стоит только щелкнуть разок зарами – всё, любимый Бакы кругом! Только что были платья в пол и галстуки, а смотришь – на половине собравшихся уже ондатровые шапки и мохеровые шарфы. Пряный Восток и женский праздник – это сочетание прекрасное. Никакой политики, все хвалят начальство и маслено ласкают друг друга взорами. Пахачтунуз?
Победителю вручил ценный приз. Привёз приз домой, поставил на камин и многозначительно улыбался семейству около получаса.
Когда понял, что все уже разошлись, улыбаться перестал и погладил трофей.
Не могу простить сотрудникам двух вещей: непонимание ими порой художественных основ европейского романтизма и необходимость платить им деньги.
Это во мне говорит Шотландия.
А земля иных предков говорит мне: «Вилаярыт гутыргырген».
Дело о расхищении 7562 рублей, ассигнованных на культурные нужды (гуашь, ватман, наборы пластилина) вверенного мне учреждения, набирает обороты. Серпоносная колесница правды врывается в ряды подозреваемых, выкашивая десятки и низвергая столоначальников.
Не в моих силах остановить эту кровавую жатву. Механизм репрессий устроен так удачно, так продуман, так совершенен, что, слава богу, прекратить его работу невозможно. Скорее всего, скоро и за мной придут те, кого я выпустил из клеток в подвале, напутствуя под визг и шорох перепончатых крыльев «карать любя и пресекать обнадёживая».
Репетировал сегодня свою покаянную речь. Как-то так, наверное, выступлю:
– Господа! Отступите в сторону от двери, вас может задеть картечью и щепой из палисандра. Пока я перезаряжаю, вслушайтесь душой. Все вы страшно взволнованы, и мне трудно удержать рвущееся из груди сердце. Я первым страшно вскрикнул, узнав о безжалостном ограблении тех, кто смиренно трудится в надежде на получение скромного жалованья, условно бесплатного кофе и относительных ласк начальства. Кто же виновен в сём?! Кто, пожираемый корыстолюбием, хищно грабил нашу культурно-кассовую казну? Этот злодей пред вами! Его от вас отделяет только оставшиеся у него семьдесят шесть патронов и решимость впредь длить список своих безнаказанных преступлений. Господа, это я про себя, кто не понял! Под «него» я имел в виду «меня»… Всосали, утырки?! Семьдесят шесть!
