Алешин порывисто привлек ее к себе, виновато попросил:
- Не казни меня так, Дарьюшка. Я не хуже и не лучше других. Ты увидела во мне лучшее - тогда, ночью, когда пришла... Но во мне, кроме света, живет и мрак. А сколько привносит в нас жизнь?! Сколько во мне чужого? Не только мудрых мыслей и возвышенных слов, но и чужого мусора, грязи, обид, усталости?
Дар поцеловала мужа.
- Я вовсе не казню тебя, - улыбнулась она. - Поэтому я сейчас иду спать, а ты можешь еще поработать.
Дар показалось, что она только легла и закрыла глаза, как ее позвал Геннадий:
- Проснись, милая.
Она краем глаза глянула в окно - там стояла ночь.
- Такси ждет, - сказал Алешин и пощекотал губами у нее за ухом. - Я заказал... Только ни о чем не спрашивай. Уговор?! Я помогу тебе одеться...
Она пробормотала что-то, соглашаясь, однако до конца не проснулась. Если к телу, своей земной оболочке, Дар привыкла очень быстро и даже полюбила его (сама ведь выбирала), то вот образ жизни людей, масса алогичных обстоятельств и ситуаций, на которые приходилось тратить нервную энергию, все это очень утомляло. В бытность эфирным существом, Дар считала сон анахронизмом. Теперь же только он и приносил кратковременное избавление от забот и постоянного напряжения. Первые дни Дар вообще спала напропалую. Алешин называл ее "спящей красавицей", тревожился о здоровье, но потом привык и смирился, как с данностью.
Проурчал лифт. На улице Дар стеганула ноябрьская стынь, но машина стояла возле самого подъезда, и через несколько секунд она снова очутилась в теплой полутьме.
Такси рванулось в ночную пустоту улиц.
- Подремли, малыш, - прошептал Алешин, привлекая ее голову к своему плечу. - Ехать долго, подремли.
Дар не видела, как выбиралась машина из переплетения проспектов и улиц большого города. Она дремала до самых Пулковских высот. Затем среди холодных звезд возникли купола обсерватории, и такси остановилось. Алешин заскочил к дежурному, вышел с ключами.
- Сегодня на Большом не работают, - пояснил он, увлекая Дар в высокое гулкое помещение. - Это наша гордость - шестидесятипятисантиметровый рефрактор.
Алешин замолчал, так как слова под сводами купола казались лишними и никчемными. Он подвел жену к окуляру телескопа, отрегулировал высоту сиденья.
...На нее буквально упали знакомые созвездия!
Дар всем естеством ощутила их близость, потому что знала их не по звездным атласам, а лично, именно естеством - тем, полузабытым, эфирным, которое переносило ее сознание в неизмеримых далях Галактики. Впервые боль утраты - огромной, невосполнимой! - пронзила ее, оглушила, заставила сжаться на холодном поворотном кресле.
