— А-а-а, дорогому моему своячку Евстигнею почтенье от любезного своячка Власа Тимофеевича! Почтеньице и вам, Ананий Андреевич: когда изволили пожаловать в наше захолустье? — И, отвернувшись от меня, не дожидаясь моего ответа и жирный отставляя зад с широкими тяжелыми портками, выкрикнул с фальшивыми нотками в голосе: — Мое нижайшее! — и выкинул из-за спины грязную четвертную с желтоватой жидкостью.
— Жарь, братенек, жарь! Говори, распинайся сладким своим сердцем. Стелись, стелись перед братцем и его друзьями скатертью хлебосольной. Не жалей самогона! Ставь на стол! — ржал Лаврентий, толкая меня на коник, в вышки, под святой угол, облепленный газетной бумагой и украшенный бумажными цветами. — Жарь, братенек! Жарь! Разливайся медом перед своим братцем. Да-да! Убьют его — в убытке не будешь!
— Спаси господи! Что ты, меньшой, говоришь! — буркнул Влас и хихикнул обидчиво.
— Жаль, Влас Тимофеевич! — хохотнул зло Лаврентий. — А если ты обидишь мою подружку, невенчанную со мной, с фронта убегу и рассчитаюсь с тобой. Помни, я ей бумагу выдал на свою половину имущества… — Усаживаясь рядом со мной, крикнул сурово Лаврентий: — Вот так! Что воззрился на меня, браток? Аль недовольны на бумагу, что выдал?
— Нет, я, Лавруша, ничего, — процедил сквозь зубы Влас.
— Если, говоришь, ничего, так не станем толковать о хозяйстве. Довольно! Ставь четвертную на стол! Не держи ее за спиной, как камень! А ты, — обратился он к снохе, — все калачи на стол мечи, да живо! Эх, голова ты моя, голова, до чего ты меня довела! — пропел он хриповато. — Ананий Андреевич, вы не знаете, какая сила скрыта в этой вот моей груди, да-да, славный вы человек! Силы — во, а я, верзила необтесанный, раб братца Власа, не знаю, куда ее направить, не знаю, как поступить с нею. Лежит она в груди моей как клад!
Я промолчал, невольно вспомнил плач и слова Серафимы Васильевны Череминой, подумал про себя:
«И она откроет свою силу в себе; откроет свою силу и Лаврентий, если перестанет пьянствовать».
— Ну и весел у меня Лаврентий, — жалобно протянул Влас — И свою подружку, уходя защищать животом своим и кровью Россию, не позабыл. Ну как, Ананий Андреевич, не любить мне такого брата, а? А подружка его живет в городе, зовут ее Симочкой.
— Замолчи! — взревел Лаврентий, наливаясь кровью. — Будешь говорить о ней — возьму вот стол и прикрою им тебя так, что не в жисть не выползешь из-под него!
— Хе-хе! — побледнев, рассмеялся Влас. — Люблю братца за такой веселый характер!
