— И почему же, моя благодетельница? Ряховский не мужчина — дуб!
— А потому только, что я слушать не желаю о вашем Ряховском!
— Напрасно! Он умрет — дома, хутор и денежки перейдут к вам, а от вас к Федору Федоровичу. Подумайте! Уж я и постаралась бы для вас, благодетельница! — сыпала неугомонно Семеновна, вонзив уже не лисьи глазки — огненные стрелы в раскрасневшееся лицо Ирины Александровны.
— Вы же сказали, Семеновна, что он дуб, а сейчас говорите — умрет. Нет, такой здоровый мужчина так скоро не свалится в гроб, не оставит наследство жене, — натягивая улыбку на лицо, возразила с кокетливым вздохом Ирина Александровна. — Нет, Семеновна, поберегите своего Ряховского для какой-нибудь вдовствующей невесты: он не подходит для меня. Да и перейдут ли его капиталы ко мне, когда он умрет? Это вопрос. У него есть дети…
— Они незаконные.
— Но он их, как знаю я, обожает.
— Все это, благодетельница, враки! — убрав улыбку, простонала сводница.
— Враки съели собаки! Но это, Семеновна, так! — Ирина Александровна выпрямилась, возбужденно воскликнула: — Вы абсолютно не знаете ничего о Ряховском! — И подлетела к зеркалу, поглядела на свое отражение в его серебристо-аспидном омуте, колыхнула глубоким вздохом грудь под густо-красным капотом, промолвила: — Нет, я нехороша, я не пара Ряховскому. Вот разве для его капитала? Ха-ха! — хохотнула она. — О, о капитале, домах и хуторе Ряховского надо хорошенько на досуге подумать.
— На досуге, на досуге! Вот и я об этом, благодетельница, и речь веду с вами, — натягивая снова улыбку на длинное и обиженное лицо, подхватила с рвением Семеновна и отлетела от нее на свое место.
Ирина Александровна, не слушая гостью, рассердилась, резко обернулась ко мне и, показывая красивую, еще молодую спину в зеркале, шагнула от него и, проходя мимо, рукой задела газету так, что я выронил ее.
— Нет, нет! Больше ни слова о Ряховском! Запомните это, Семеновна! Будете напоминать о нем — выгоню!
— Слушаю, моя благодетельница. Вы, пожалуй, правы, этот бородач и вас и меня переживет! Пока вы смотрелись в зеркало, я уже отказалась от своих слов. Вполне согласна с вами! — прикрыв веками глаза, проговорила с печальной виноватостью Семеновна.
— Вот видите, как вы опрометчивы, Семеновна. Давайте выпьем еще по чашечке чайку.
— С удовольствием, моя благодетельница.
Хозяйка и сводница принялись за прерванное чаепитие; за чаем, вареньями и ватрушками опять разговорились. Их говорки застрекотали, зазвенели, то усиливаясь, то затихая. Передавать их речи у меня нет никакого желания, так как они опять вернулись к купеческим и дворянским невестам, которые росли, зрели и наливались красотой в городке и в усадьбах. Солнце уже давно село (чаепитие затянулось сильно), сумерки изжелта-коричневые наполнили столовую. Я медленно поднялся из-за стола и, поклонившись Семеновне, прошел в свою комнату с двумя окнами в переулок, заросший темно-зеленым бархатом подорожника. Я зажег лампу, немножко посидел у столика, просматривая полученную по почте книгу «Зеркало теней» В. Брюсова. Я так увлекся чтением стихов, что не слыхал, как ушла Семеновна. Возбужденный ими, я закрыл книгу, разделся, погасил лампу и лег в постель. Не прошло и получаса, как влетела ко мне Ирина Александровна. В этот раз я не прогнал ее. Перелезая через меня к стенке, она охнула и запустила свои пальчики в мою бороду и замерла. Помолчав и дыша пламенем мне в лицо, она отрезала:
