Ван-Фанга, они не будут на него сердиться, потому, что он хорошо делает свое дело.
— Уедем отсюда, — настойчиво повторил я. — Джонка прочна, и на ней можно выбраться к другому берегу.
Ван-Фанг ничего не ответил и молча уселся рядом со своими трупами. Они лежали, обращенные лицами к Амуру, и казалось, жадно, как и мы слушали, отвратительный захлебывающийся
60 шепот воды под крутым берегом.
Было так темно, что я едва различал фигуру Ван-Фанга и тяжелую чащу кустарников, свисавших над водой.
Человек уверен в своём бессмертии сильнее, чем в том, что дважды два четыре. Никто и ничто не может лишить его этой уверенности, и поэтому солдат, который, цепляясь окровавленными руками за колючую проволоку, идет в атаку, так же далек от мысли о своем полном уничтожении, превращении в ничто, как и тот, кто после трудового дня спокойно ложится в свою постель.
На осыпавшемся клочке земли, охваченном бешеной рекой, я все еще не мог представить себе конца. Что-то должно было жить, и никакие волны не могли смыть и унести в разверстый мрак того вечного, что хотело и должно было жить.
— Ну, наш сон плохо кончается!— сказал я Ван-Фангу или кому-то другому.
— Их было много, — равнодушно ответил китаец, —не надо жалеть...
Он вдруг замолчал и потом что-то с волнением заговорил покитайски. Я не мог понять, к кому он обращается. Все так же лениво хлестала вода в Амуре, все так же кто-то сторожил нас в темноте, в чаще под кустарниками и на широком просторе реки.
— Скорей джонку!— закричал неожиданно Ван-Фанг, испуганным, дрожащим голосом.— Помоги мне поднять их!— он указал на ящики.
— Но ведь таким грузом мы потопим лодку.
— Скорей! скорей!— твердил Ван-Фанг, бегая по берегу, как испуганная ночная птица.— Вот здесь лежит И-Кан. Его ждут дома пятеро детей. Он хочет, чтобы они видели его тело, прежде чем он уйдет.
Вода все прибывала. Казалось, кто-то дикий и разъяренный мечется в гулком мраке, разыскивая тот клочок земли, на котором были мы все, мертвые и живые.
— Скорей, скорей!
Я поднял за один конец мокрый ящик и, осторожно ступая по глине, скользя и обрываясь, пошел к лодке. Дальше мы работали в воде. Ван-Фанг выказал такую силу, какую нельзя было ожидать в его маленьком, худом теле. Я спотыкался, падал, расцарапал себе до крови руки о гвозди, и, наконец, обессиленный, опустился на скамейку в лодке, которая так прыгала и качалась на волнах, что ящики ползли с одной стороны на другую, сталкивались и наваливались друг на друга.
