Ничто не может дать вам понятия о могучей растительности этой долины. Пшеница достигает такой вышины, что в ней может скрыться стадо коров. Под листьями тыквы можно спать, а капуста растет, как дерево, с горой листьев на высоте человеческого роста. К концу лета капустные гряды похожи на пальмовые рощи в Кантоне и вы ничуть не удивитесь, если я вам скажу, что один переселенец, по лезший на такое дерево за листьями, упал и сломал себе ногу.
Вы говорите, что я слишком много курю опиума и поэтому вижу все в увеличенном виде!
Опиум только усиливает мое зрение, но не отнимает у меня разума. По великому милосердно Бога, муссоны, несущие потоки дождя, и жара продолжаются только два или три месяца. К концу этого времени вся земля, которую вы видите перед собой, превращается в глубокое болото, над которым шумят вершины таких трав, которые в других местах не скроют зайца от хищной птицы. Над травяным лесом качается черный ковер мелких мошек. Они носятся, как пыль, сдуваемая ветром, и способны проползать через стекло. Я не знаю, откуда является этот живой песок, но да позволено мне будет сказать, что он сыплется сверху, как толченый уголь из разорванных мешков. Когда они облепят ваша тело, да хранит вас Небо от этого, то кажется, будто вы попали под дождь искр, рассыпающихся от лесного пожара. Чтобы собрать фунт этой живой сажи, мало всей жизни. Почтенный Хан-Чанг, да продлится его жизнь, торгующий во
Владивостоке шелком, так растолстел, что не мог входить в вагон.
Китайский доктор хотел лечить его мошками, о которых я говорю, и мне поручили собрать фунт лекарства. Я ловил их зонтиком, халатами, оставлял на ночь открытыми двери фанзы и к утру распухал, как сам Хан-Чанг. Лучи солнца едва могли пробиться через завесу летающего лекарства; я растапливал печь, закрывал трубу и уходил, плотно завесив дверь, и когда возвращался, то, при всех стараниях, собирал на полу фанзы половину ложки мошкары; высушенная, она помещалась на ногте больного пальца. Проработав все лето с таким трудом, как если б я ловил китов от Сахалина до
Камчатки, я набрал проклятой твари на один пластырь, который ХанЧанг приклеил за ухом.
Они жалят, как огонь, неуловимы, как воздух, и неисчислимы, как слова людей, белых и желтых, сказанные от сотворения мира!
Вот какая земля перед вами! Но я еще не кончил, и если бы продолжал перечислять её пороки, то, прежде чем дошел бы до конца, вы потеряли бы свою земную тень.
