Таежный охотник не роптал на судьбу. Он родился и жил в тайге, и ее закон таков каков есть. Это закон для всех живых существ. Урман не добр, он суров. Для него нет ничего выше права силы. Это косолапый усвоил твердо. Пришло время, и он уйдет, дав дорогу более сильному. Природа безучастна.
Огромная медвежья башка бессильно рухнула на так и не состоявшуюся добычу. Судя по всему, его путь был закончен, и он уже не поднялся бы ни при каких обстоятельствах. Только счастливая корова никак не могла нарадоваться своему счастью и вскочив ковыляла вслед за улепетывающим стадом.
Внезапно, со стороны так и стоявшего все это время столбом юного пастуха раздался глухой стон, сопровождаемый всяческими проклятиями. Вообще пастушек стал похож на совсем подавленного человека, безмерно истерзанного бичом всяческих невзгод непрерывным потоком льющихся на его несчастную голову. Он уселся на землю, задрожал и обхватил свою голову руками. Минута шла за минутой, а он сидел все в той же позе, даже не позаботившись убедиться в смерти медведя. Его безразличный взгляд уставился в одну точку, и он застыл, целиком погрузившись в размышления.
Саблин, меж тем, убедившись, что хищник не подает признаков жизни, подошел к пастушку и опустился рядом с ним на землю.
— Уходить Вам надо. — Не поднимая головы произнес Иван. — Меня за помятую корову высекут, а вас беспоповцы уж точно не отпустят. Опасаются пришельцев. Ни к чему им лишние глаза и уши. У них сплошные запреты. Уж я намучился с ними. Сами ни вина ни чая не пьют, только травы заваривают. Посты строго блюдут. — Ваньке хотелось выговориться. — Даже словом перемолвится не с кем. Тут ведь после «мирщения» — это они так поездку в мир или встречу с другими людьми называют положено грех отмаливать. Меня первое время из отдельной посуды потчевали, боялись, что на них, рабов Христовых, мирская ересь перекинется. В избы да дворы не пускали, чтобы не осквернил погаными ногами. Все чистоту свою блюли да мучили, пока на грудь истинный крест не повесили. Все у них по — особому. Медведя, — Ванька махнул рукой в сторону туши, — несколько часов будут отмаливать, иначе ничего с мясом и шкурой делать нельзя. Угрюмый народ. Боятся чужаков. Не дай бог прознает полиция. — Интеллигентный пастух горестно вздохнул. — Лучше уж взять грех на душу и прикопать пришельца в тайге. Меня-то староверы еще на тракте приметили и с собой сманили. Наставнику уж больно моя музыка понравилась. Вместе мы с казенным обозом шли да гуртом в бега и подались. Думал, что пропадем в тайге, но нет. Здесь давно деревня стоит. Ждали нас. Только если бы не заступничество наставника не быть бы мне живу. Боятся, что их найдут и всему селу придется огненную смерть принять. У них для непрошеных гостей пальная изба построена. Меня наставник пугал, что если бежать надумаю, то отведут, туда дверку снаружи подопрут и красного петушка пустят. Только ведь, если что, так они сами готовы в эту избу всей деревней набиться и смерть принять.
