В это время Буйский был дома, если можно назвать домом помещение в гостинице. Номер надо сказать попался совершенно безобразный. Сальная и вонючая комната выходила окнами на не менее непотребный внутренний двор. Главным преимуществом, которое, однако, заставляло мириться со всем иным, было то, что за эту крышу над головой с Василия лично не брали ни копейки, а это с определенного времени сделалось весьма важным.
Василий все откладывал важный разговор, на который он, при всей своей опытности в сомнительных предприятиях, никак не мог решиться. После крепкого и долгого размышления, Буйский пришедши в себя нетерпеливо дернул шеей.
— Черт, побери! — выговорил он. — Какого дьявола я себя терзаю?! — Эй! Мишка! Подь сюда!
Послышался неясный шум и в комнату ввалился крепкий малый лет тридцати в простом солдатском мундире. Судя по той фамильярности, с которой он приблизился к хозяину комнаты, становилось ясно, что это не просто денщик, а человек пользующийся расположением и доверием.
— Что изволите?
— Посмотри, никого там рядом нет?
— Никого-с. Спят все. Уже второй час. — Мишка указал на большие напольные часы, что стояли у окна.
— Это хорошо… присядь. Тут, видишь ли, какое дело. Да ты сядь…, не стой над душой. Дело, братец, щекотливое! Совет мне нужен.
— Да вы говорите, Ваше благородие. Выполним, что ни прикажете в лучшем виде. Чай не в первой.
— Ты ведь в кабаке, «У врат» частенько бываешь?
— Бывал. Вы ведь сами меня туда не раз отправляли.
— Так вот скажи мне, мил человек, правда, что туда и лихие люди захаживают?
— Вестимо, бывают. Сейчас куда ни плюнь на каторжную душонку наткнешься.
— А вот эдак нанять для скользкого дельца, чтобы никто не догадался откуда ноги растут такое можно? — Голос Буйского дрогнул от нетерпения, а лицо исказилось в злобной усмешке.
— Это запросто. Есть у меня знакомец один. Он все сам молодцам обскажет, да рассчитается.
— Только…
— Не извольте беспокоиться. Я малый пистолетик снаряжу, да кончики то и обрублю.
Несмотря на почти бессонную ночь, Саблин чувствовал себя прекрасно. Пусть выспаться не удалось, но зато напряжение, что терзало последние месяцы, явно спадало. Организм приспособился, словно ему дали живительный
бальзам. Саблин мог теперь ездить по стране, совершенно не привлекая к себе внимания. То, что его уже некоторое время все меньше воспринимают чужаком, он заметил, но решительный перелом произошел вчера. Впервые он почувствовал себя в этом новом для себя мире своим. Женька даже представил, как его подхватил и потянул за собой поток времени. Он больше не инородная частица. Окружающие перестали чувствовать его чужеродность. К тому же была и еще одна радостная новость. Он неожиданно подумал, что совсем не вспоминал о жизни в двадцать первом веке последние две или три недели.
