Возлёг Никодим Феоктистович и возрадовался: что за жизнь у него — только Бога благодарить! Кругом зелено-духмяно, птички разливаются, бабочки трепещут, дома жена молодая ждёт. Обернулся Никодим Феоктистович и пуще прежнего возрадовался: сельцо хорошее, дома добротные, улица метёная. Церковь Божия нарядная, златоглавая — Богу во славу, солнышку на забаву, добрым людям в утешение. Лошадушка рядом пасётся — чистая, беленькая, ровно сахарная. Тут, правда, сморгнул Никодим Феоктистович и видит, что лошадушки-то никакой нет, а стоит рядом с ним старичок. Маленький такой, чистенький, одетый и впрямь во всё белое. Волосы белые, да и бородка, что в молоке омоченная.
— Здравствуйте, — говорит, — Никодимушка!
Никодим Феоктистович ещё поморгал и ответил:
— И ты здравствуй, дедушко. Садись, сделай милость.
Потом спросил:
— А ты почём меня знаешь?
— Да разве не ты с месяц назад ночевал в моей бане?
И Никодим Феоктистович припомнил, что ещё по весне, застигнутый непогодой, попросился он в крайний дом схорониться от бури. Вышел тогда к нему хозяйский сын, вынес молока с хлебом и отвёл в баню, где Никодим Феоктистович провёл ночь на полке. Глядя оттуда на грозу сквозь маленькое банное оконце, Никодим Феоктистович крестился и размышлял о Божием величии. А наутро, чуть свет, поднялся с полка и отбыл восвояси. А перед тем, со словами «вам на строеньице, нам на здоровьице», оставил хозяевам рубль серебром. Никодим Феоктистович не был жадным.
Только тогда он хозяина не видел. А он — вот он какой, хозяюшко — беленький старичок.
— Ты, я чай, Никодимушка, домой спешишь? — спросил белый старичок ласково.
И не успел Никодим Феоктистович ответить, как он уж продолжал:
— А ты не спеши, Никодимушка! Пойдём ко мне в баню. Я тебе такое покажу, чего ты не видывал.
И так он это сказал, что поднялся Никодим Феоктистович с зелёной травки и пошёл за белым старичком.
И стал белый старичок парить Никодима Феоктистовича, хвостать пушистым веником да приговаривать:
— В поле, в покате, в каменной палате сидит молодец, играет в щелкунец, всех перебил и царю не спустил…
А после подвёл его к бочке с горячей водой и велел окунуться. И вот сидит Никодим Феоктистович в бочке, одна голова на поверхности плавает. Сомлел он от жара — и думать ни о чём не может. Только тут белый старичок снял со стены осколок запотевшего зеркала, отёр его веником и протянул Никодиму Феоктистовичу.
— Ты, — говорит, — Никодимушка, возьми это стёклышко, окунись с головой и глянь — может, чего в нём увидишь.
