– Не свалилась бы за борт. Жалко будет, если свалится. Глянь, какая попка – такие бы ножки да мне на плечи…
Над нами, на излюбленном ею ботдеке, пряталась от солнца в тени шлюпки Катя. В мало что скрывающем купальнике она опиралась на низкий планширь руками и грудью, выставив попку в нашем направлении, и слегка двигала ею из стороны в сторону для компенсации покачивания судна. И я подумал, что кое для кого гормональные расстройства явно гарантированы.
В Алжире народ присмирел. Местные женщины прятались под паранджой, прямо в порту у нас на глазах заковали в кандалы и увели болгарского моряка, которого местный араб уговорил продать бутылку водки – сухой закон! – на берегу было грязно, жарко, противно. Нас застращали рассказами о местных порядках, и наши женщины ходили одетыми по максимуму, предпочитая не сходить на берег вообще.
Катя металась по судну и, похоже, испускала какие-то флюиды, далеко разносящиеся вокруг «Иркутсклеса». В последний день к нашему борту подошел моряк и спросил, нет ли у нас доктора. У капитана очередного «трампа» сломался зуб, острый конец третий день впивается в щеку, бедолага в мрачнейшем настроении, не ест, но обращаться к арабскому эскулапу отказывается наотрез.
– Доктор у нас имеется, – ответил я, – но зубы, по-моему, не по ее части. Хотя зубы, если подумать, тоже в голове размещаются… Ладно, пойду, спрошу.
Я хотел подняться к Катиной каюте, но, вспомнив былой опыт, передумал и просто позвонил. И сказал, что вот тут с братского югославского судна просят помочь по части…
Договорить мне не удалось. Десять секунд спустя Катя стояла у трапа с плотно набитым кожаным чемоданчикам в полной готовности.
– Куда идти?
Я представил ее моему югославскому коллеге и объяснил, что судно стоит довольно далеко, отсюда не видно, поэтому сопроводить я ее не могу, но это не беда, потому как коллега прекрасно говорит по-русски, но вот сможет ли она что-нибудь зафугачить по части сломанного зуба – вопрос другой.
– Кстати, это хотя и югослав, но не «Vito», – зачем-то добавил я, и Катя посмотрела на меня так, что мне стало не по себе.
Грузовые операции заканчивались, я пошел включать гирокомпас, затем занялся картами на предстоящий переход, и о Кате вспомнил только, когда механики переключились с берегового питания на судовой дизель, и корпус привычно задрожал, наполняя наши недоразмагниченные организмы новым излучением.
Катина каюта была закрыта, на телефон она тоже не отвечала, я спустился к трапу и благополучно излеченный от чирея в паху вахтенный матрос Басов подтвердил, что докторица еще не возвращалась. Забеспокоившись, я сошел на берег и отправился на ее поиски.
