— Почему давно у нас не был? С солеварами ты тоже поедешь? А где твоя большая мохнатая собака?
— Где-то в горах, малец, а может, бегает по берегу моря?
— Значит, ты не знаешь где? А ещё колдун…
— Почему, знаю… Знаю, что скоро она прибежит домой и с нею будет важный щенок… И тогда назовём его Буком… Мать — Бука, он — Бук… Станет через год огромным зверем… И тогда мы здорово заживём!
— Колдун, ты покажешь мне его?
— Как знать, может, и покажу…
Сели за стол. Аристея велела накормить мальчика и отослала его в спальню.
За окном уже сгустились сумерки. Лишь синяя полоса не исчезала над холмами, но потом и она будто накрылась тёмным пологом со сверкающими редкими звёздами. В домах поселян засветились лучины; велиты, бряцая оружием и щитами, протопали в свою казарму; солевары, всё ещё не остывшие от ссоры, переговариваясь, забрав с собой кожухи и тёплую одежду, побрели в отведённую им деревянную клеть.
Доброслав спрыгнул с каменных ступенек дома, догнал чернобородого, стукнул по плечу. Тот обернулся.
— Как зовут тебя?
— Дубыня.
— Дубыня… Дубыня и есть. Зачем скандал поднял? Хозяйка велела сказать — уходить тебе надо… Вернётся тиун — головой поплатишься. Понял?
— Ты кто такой?
— Неважно… После поговорим, когда из Херсонеса вернусь. Если, конечно, боги дадут нам ещё раз встретиться.
— А-а, понятно. Значит, за тобой велит ездил. Доброславом звать?
— Угадал…
— Скажу я тебе, Доброслав… Не могу я бежать… Мне в Херсонес очень надобно. Жуть как надобно!
— Но оставаться тут тебе нельзя… Даже до утра. У ромеев, сам знаешь, законы строгие.
— Ещё как знаю! На своей спине не раз испытал… Только в Херсонес я попасть в любом случае должен. Найти там одного человека и передать, что его мать умирает.
— Хорошо, Дубыня. Тогда сделаем так: ты сейчас покинешь двор тиуна и будешь ждать обоз в лесу возле озера Чёрного, на кумирне Белбога, ведаешь, где это?
— Ведаю. Приходилось бывать…
— В обоз нам дадут велита Фоку с солдатами — попрошу Аристею. А он видел тебя мельком и вряд ли что понял: пьяный. На рассвете к нам и примкнёшь… А теперь — двигай! — Клуд пристукнул кулаком по могутной спине задиристого солевара.
Дубыня внял словам Доброслава, забрал с собой душегрейку, шерстью вовнутрь, сработанную из волчьей шкуры, перекинул её через плечо; кто- то из друзей-доброхотов сунул ему ковригу хлеба, и чернобородый, сбоку обойдя каменные хранилища, как некогда их обегала Бука, вышел в степь.
Но не успел пройти и одно поприще, как услышал гортанные крики, топот коней и скрип телег.
