Мальчик тоже радовался окружавшим его тёплым краскам природы, солнцу, что вставало из- за лесов.
— Смотри, мама. Ярило! — воскликнул он, простирая руки навстречу светилу.
— Радуйся ему, — говорила мать, — знай, сынок, что ты наполовину язычник, хоть и крестили меня, но душа-то моя живёт в тёмных борах… Племя наше — древлянское, значит, древами окружённое, и много у нас бортников. Бортник — от слова «бор»…
— Ты говорила, мама, что они мёд в лесу собирают.
— Умница, запомнил.
И вдруг мальчик воскликнул, подбежав к реке:
— Смотрите, вьюны вьются!
Аристея взглянула на воду. Думала увидеть угрей, но бросились ей в глаза две противоположные струи, что стремительно неслись навстречу друг другу, и там, где они встречались, возникали толстые жгуты, скручивающиеся действительно как вьюны и воронкой уходящие на дно.
Что такое? Река в этом месте всегда была спокойна. Уж не предвещает ли она беду?…
Вспомнила пророчицу бабушку свою, душа которой давно уже шествует через воздушный океан, чтобы достигнуть райских селений, и странствует посреди дождевых потоков и грозового пламени, принимая участие в их животворном или разрушительном деянии.
Вспомнила и души своих предков, что носятся в тучах, сверкают в молниях, извлекают из облаков дождь и проливают его на землю потомков, увлажняя поля и полня реки, предсказывая своим детям и внукам будущее, а потом зажигаясь звёздами… Закрыла глаза Аристея и обратилась к их мощи и силе:
— Уберегите моего сына! Не накликайте несчастья…
И солнце, было зашедшее за тучу, вновь выглянуло и засияло снова… Про такой миг в природе люди говорят: «Родители вздохнули», то есть мёртвые повеяли теплом и светом… И это тепло, и этот свет Аристея почувствовала кожей лица. Открыла глаза — мальчика рядом не было.
— Господи Иисусе! — взмолилась новому Богу. — Где же сын?
И тут услышала за спиной звонкий переливчатый смех. Обернувшись, обнаружила мальчика сидящим верхом на большой мохнатой собаке.
— Да это же Бука! — тоже счастливо рассмеялась мать.
И тут увидела красивого Доброслава, широко шагающего к реке, улыбающегося и нарядного.
Одет он был в расшитую золотой нитью белую полотняную рубаху с красным бархатным поясом, в синие штаны, заправленные в мягкие коричневые замшевые сапоги с белыми отворотами, в руках держал букет полевых цветов. Через плечо висели две тоболы: одна полная, другая наполовину опорожненная…
— А я ещё с холма тебя с сынишкой увидел… Цветов нарвал… Возьми.
