— Ну и урод!
Балкан самозабвенно тявкнул и лизнул его руку.
— Давай, давай, — поощрил его хозяин. — Сейчас скоро домой потопаем. Ужинать пойдем, понял?
«Гуляет Колькина свадьба, на которую собрался почти весь курс. На столах, накрытых в коридоре общежития, всего вдоволь — водка, вино, колбасы разные, холодец… и верх роскоши — заливной язык на огромных глиняных блюдах. Недаром подряд две недели не разгибали спины пятеро друзей Николая, грузили вагоны, таскали мешки с цементом, спали по три–четыре часа в сутки. Не бывало еще в институте такой свадьбы. Своих родителей Николай ожидает на следующий день, а Верочка матери даже не написала. Как ни уговаривал ее Николай, отказалась наотрез, закапризничала, заупрямилась, заартачилась.
Гуляет свадьба, песни поет. Русские гулевые, горькие песни, и новые — бодрые, комсомольские. Жених с невестой сидят за первым столом, а рядом дверь, там их комната на одну только ночь. Как будет дальше — неизвестно да и не важно. Как взглянет Николай на эту серую дверь, так и затенькает в нем колокольчик счастливого, леденящего предвкушения. Эта ночь впереди — его ночь, его удача, его сумасшедшее везенье. Разве стоит гадать о завтрашнем дне. Что будет — то будет. Диплом в чемодане, чемодан под кроватью, на кровати — белоснежные простыни, — ах! как сладка жизнь, как упоительна молодая любовь, какое невиданное, сказочное создание девушка с темными глазами, которая скоро затрепещет и забьется в его безрассудных руках.
Верочка мечтательно улыбается и пьет рюмку за рюмкой, но ничего не ест. На ее тарелке нарезанный женихом язык, помидоры — все не тронуто.
— Я сейчас приду, — лукавит Верочка, смеясь, из глаз ее, полных тайны, течет электричество.
— Я с тобой, — спохватывается жених.
— Нет, туда я одна… — останавливает его Верочка. Она скользит по длинному коридору, мимо столов, ее окликают, трогают за руки, протягивают цветы. Гибкая спина и длинные ноги из–под серого коротенького платьица покачиваются перед очарованными глазами Николая Карнаухова, удаляются, удаляются, заслоняются чужими спинами, руками, стульями.
— Эй! — кричит ему в ухо сосед и друг. — Счастливчик Карнаухий. Гляди, не убежала бы. Не отпускай одну.
— Нет, — хохочет Николай. — Она вернется. Не сомневайся.
Тянутся десять минут, пятнадцать, и он встает и шагает по тем же половицам, где проскользнули ее туфельки, купленные в новом универмаге за целых триста рублей. Ему навстречу протягивают руки, рюмки, вилки с нанизанной закуской. Он видит жаркие, улыбчивые, знакомые и незнакомые лица.
