- Из села Чумаево.
- Чудак ты человек! Я спрашиваю губернию.
- А что такое губерния? - удивился я.
- Я тоже не знаю, но в письмах завсегда так пишут.
- А зачем писать губернию? - сказал я. - Наше село и так хорошо все знают. Маленького спроси, и тот укажет. Наш дом стоит на самом пригорке, его со стороны речки как на ладони видать, а Евсейка его с закрытыми глазами найдет.
Мы судили и рядили, как нужно написать, и не заметили, как в избе появилась моя хозяйка. Видимо, она давно стояла и слушала наши разговоры.
- Так у кого это нос будто кукиш? - неожиданно для нас спросила она.
Мы с Оленкой остолбенели.
А хозяйка понесла:
- Ах вы такие-сякие, немазаные, кривые, порядочную женщину вздумали хулить. Убью вас обоих, чтоб и духу вашего не было!
Убить-то, конечно, не убила, но сделала так, что я целую неделю не мог без боли надевать штаны. А Оленке она навсегда заказала дорогу к дому. О письме уж и не стоит говорить.
Когда она била меня, помнится, я кричал:
- Уйду в деревню, не буду нянчить твоего ребенка!
- Никуда не уйдешь, - стегая меня веревкой, говорила хозяйка, - будешь нянчить. Десятерых принесу, и всех будешь нянчить.
Я и так на тетю Домну был зол, теперь стал еще злее и, что бы она ни говорила, старался делать все наоборот.
Я так озверел, что мне стали не страшны ее угрозы.
Я каждый вечер выходил на улицу и спрашивал проезжих, не в Чумаево ли они едут.
"Если кто-нибудь попадется с нашенской стороны, - думал я, - то сейчас же уеду с ним в деревню".
Но, сколько я ни спрашивал, все мне отвечали "нет".
Я СООБЩИЛ БАБУШКЕ О СВОЕЙ ЖИЗНИ
Летом, когда я немного научился говорить по-русски, я познакомился с нашим соседом, дедушкой Прохором.
Он сидел в конторском коридоре рядом с черной доской, на которой были навешаны дверные ключи. Я стал приходить к нему на службу. Увидев меня, дедушка первым долгом потреплет мои волосы, потом завернет козью ножку и начнет рассказывать какую-нибудь бывальщину о себе. Жизнь дедушки Прохора, если верить его словам, - сплошные приключения.
Однажды, придя к нему, я заметил на столе желтый ящичек с блестящими рожками, на которых лежала черная трубка с длинным шнуром. И вдруг в этом ящичке что-то зазвонило. Дедушка Прохор взял трубку. Одну сторону он приложил к уху, а другую ко рту и стал сыпать слова.
"Не рехнулся ли дедушка?" - подумал я.
Когда он окончил разговор, я спросил его:
- Дедушка, что ты сейчас делал?
- А ты что, не слышал, что ли? Разговаривал.
