Он вошел в «гостиную». Несколько голых скамеек, на стене повешен календарь и в тонкой черной рамке — изображение господаря Влада Цепеша>{8}.
— Теперь уж больше так не делают, как в его времена, — пошутил Гырняцэ. — Теперь у нас другие способы. Ты стой здесь у двери, внутри, — приказал он солдату. — Никого не впускать и особенно никого не выпускать.
— Что вам от меня надо? — угрюмо спросил Митря. — Где письмо?
— Нет никакого письма, парнишка. А дело такое, что ты повиниться должен.
— Это в чем же повиниться? Не в чем мне.
— Послушай, Митря, будь благоразумен. Так не отвечают, нехорошо. Смотри, недосчитаешься зубов во рту. А не будешь запираться, отделаешься легко. По-братски тебе советую.
Митря Кокор вздохнул, сверкнув глазами:
— Да что мне говорить-то?
— Полегче, полегче, парнишка, говори со мной по-хорошему.
— Что же говорить? — раздраженно спросил Митря.
— Скажи мне, малец, где ружье?
Митря вздрогнул. Жандарм заметил, как он широко открыл глаза и усмехнулся, потом лицо его завяло, будто от безысходной печали.
«Ну что тут отвечать? — тревожно думал Митря. — Признаешься, что украл ружье, — так нужно ведь показать, где его спрятал. А скажешь, что ничего не знаешь и ничего не брал, — все равно один конец: надают пощечин, будут бить кулаками, палками, шомполом или мокрой веревкой».
Он выкрикнул яростно:
— Ничего не знаю ни про какое ружье. Не нужно мне оно, некого мне убивать. Пустите меня!
— Если признаешься, меньше попадет.
Митря Кокор яростно заметался:
— Чье ружье?
— Боярина Кристи. С ним на дроф можно ходить.
— То, из которого он дробью по мальчишкам стрелял, когда они сливы воровали?
— Э, поганец, да ты меня хочешь допрашивать! В господа бога и панихиду! Признавайся, где ружье. А то я с тобой иначе поговорю.
— Не знаю. Оставьте меня! — упрямо твердил парень.
Гырняцэ спокойно приказал:
— Арон, свяжи его. Этот младенец выводит меня из себя.
Его связали.
— Ну что, скажешь?
— Нечего мне говорить.
Его били кулаками, пока сами не устали. Митря скорчился, уткнувшись подбородком в грудь, и вздрагивал с тихим стоном, идущим как бы из самой глубины его существа.
— Гляди, не хочет признаваться, — удивился унтер-офицер Гырняцэ. — Раздень-ка его да подай мне мокрую веревку.
Жандарм развязал Митрю и стянул с него рубаху. Митря лежал тихо, словно в забытьи. Жандарм вытащил из шкафа веревки и открыл дверь, собираясь идти к колодцу намочить их. Тут Митря неожиданно вскочил, молниеносно ударил его головой в живот, перепрыгнул через него и помчался прочь.
