— Она упала там, где заболела.
Старуха с сомнением покачала головой.
— Или ты думаешь, что она не лишилась чувств в действительности? — спросила возлюбленная Поэри. — Парасхит мог бы разрезать ей недра острым камнем, настолько она была похожа на труп. Угасший взор, бледные губы, бесцветные щеки, неподвижные члены, кожа холодная, как у мертвеца, — все это не могло быть притворным.
— Без сомнения, нет, — ответила Тамар, — хотя есть женщины достаточно ловкие, чтобы притворяться с какой-нибудь целью настолько сходно, что могут обмануть даже самых проницательных. Я думаю, что эта девушка действительно потеряла сознание.
— На чем же основываются твои подозрения?
— Каким образом она очутилась среди ночи в этом отдаленном квартале, обитаемом только бедными пленниками нашего племени, которых злобный Фараон заставляет изготовлять кирпичи и при этом не дает им даже соломы для их обжигания? Какая причина привела египтянку к нашим жалким хижинам? Почему ее одежда была мокрой, как будто она вышла из бассейна или из реки?
— Я этого не знаю так же, как и ты, — ответила Рахиль.
— А если это соглядатай наших врагов? — сказала старуха, и ее глаза сверкнули ненавистью. — Подготовляются великие события; кто знает не проведали ли о том?
— Как может больная девушка повредить нам? Она в наших руках, слабая, одинокая, почти умирающая? Притом мы можем, при малейшем подозрительном признаке, удержать ее в плену до дня освобождения.
— Во всяком случае, нужно ее остерегаться. Взгляни, как нежны ее руки.
И старая Тамар приподняла одну из рук спящей.
— Каким образом нежность ее кожи может быть нам опасна?
— О, неблагоразумная юность! О, безумная юность, ничего не видящая и доверчиво идущая в жизни, не помышляя ни о каких западнях, ни о терниях, скрытых в травах, и о горящих угольях под пеплом и готовая ласкать гадюку, принимая ее за ужа! Пойми, Рахиль, и открой свои глаза. Эта женщина не принадлежит к тому сословию, облик которого она желает принять; ее палец не стал плоским от нити веретена! Эта рука, умащенная благовониями, никогда не работала; эта бедность притворна.
Слова Тамар, по-видимому, оказали влияние на Рахиль; она стала рассматривать Тахосер более внимательно.
Лампа бросала на нее трепетные лучи, и чистые формы девушки, объятой сном, обрисовывались в желтом свете. Рука, которую приподнимала Тамар, еще лежала на шерстяном полосатом покрывале и рядом с темной тканью казалась еще белее; браслет из сандалового дерева у кисти руки, грубое украшение бедного кокетства, был дурно вырезан, но кожа казалась пропитанной ароматическими эссенциями. И Рахиль могла теперь оценить, как прекрасна Тахосер. Но эта красота не привела ее в раздражение, как Тамар, а, напротив того, тронула. Она не могла поверить, чтобы такое внешнее совершенство скрывало низкую и коварную душу; юная чистота судила правильнее, чем старая опытность ее служанки.
