– Врач может не только лечить, но и поступить прямо противоположным образом, – заметил Дружинин. – Скажите, кто-то из ваших коллег мог организовать убийство императора?
Бидлоо нахмурился и строго взглянул на посетителя:
– Я, конечно, недостаточно знаю некоторых лекарей, которые пользовали покойного государя, – сказал он. – Но я не допускаю мысли о том, что кто-то из них мог навредить больному, слышите? Если вы хотите подозревать доктора Аццарити или Паульсона, то обвиняйте и меня. Мы были вместе и все должны отвечать за плачевный результат лечения.
– Верные слова, достойная позиция, – сказал Дружинин, поднимаясь. – Нет, Николай Ламбертович, никто вас подозревать не собирается. Напоследок вот какой вопрос. Скажите, а раньше вы не видели где-либо эту красавицу, похожую на турчанку? Может, во дворце или вообще в Петербурге?
Доктор Бидлоо задумался.
– Интересный вопрос вы задали, сударь, – сказал он наконец-то. – До того как вы спросили, я был уверен, что никогда не видел эту девушку. Но теперь мне кажется, что я ее ранее где-то встречал. Вот только где, не припомню. Вряд ли во дворце.
– А позже, после того как она принесла императору конфекты, вы ее не видели?
– После того дня я пробыл в Санкт-Петербурге две недели. За это время я ее больше не видел.
– Спасибо, доктор, – сказал Дружинин. – Пусть вам сопутствует удача.
На следующее утро, не задержавшись в Первопрестольной ни одного лишнего дня, инженер отправился в обратный путь.
Вернувшись из поездки на верфь, Углов первым делом пошел разыскивать брата. Слуги сказали ему, что «барин доску какую-то взял, ящик с красками да кисти и ушел, а куда, то нам неведомо».
Кирилл понял, что Ваня отправился рисовать, прошелся по двору усадьбы, потом выбрался на берег Невы. Здесь, чуть в стороне от парадного причала, где швартовались лодки с чиновными гостями князя, сидел на чурбачке его названый брат. Перед ним был установлен мольберт, и живописных дел мастер старательно водил кистью по холсту.
Углов подошел, глянул на результат Ваниных трудов. На холсте штрихами был намечен противоположный берег реки, контуры императорского дворца, постройки на месте Исаакиевского собора, возведенного позже.
Ваня оглянулся на руководителя группы, помолчал немного, потом сказал:
– Знаешь, я не для легенды – ну, чтобы видели, что и правда рисую, – а для себя. Понимаешь, я в Италии привык каждый день писать и здесь как-то плохо себя чувствую именно оттого, что не работаю. И еще. Я, когда готовился к заданию, смотрел в числе прочего живопись этой эпохи. Там было несколько картин с видами Невы. Вот как раз с этого места и было написано то, что мы с тобой видим. В альбоме картины значились как работы неизвестного художника. – Тут он обернулся к Углову и почти шепотом продолжил: – Я подумал, а вдруг это мое? Я нарисовал, понимаешь? Это мои картины? Вот и стараюсь написать что-то приличное.
