У Катерины все равно ничего бы не получилось, потому что из одного рабства – дома – она попала бы в другое – к Борису.
Вообще отношения между так называемыми любящими можно определить формулой неравенства. Это относится, между прочим, и к тому, что происходит в школе. Когда наши гении затеяли эту дурацкую туфту с ухаживанием за Самариной, весь класс стал им подражать, и даже щекастая Ленка Попова, у которой улыбка 6×9 и рот до ушей, получила кавалера. Причем некоторые девчонки прежде ходили с дядями, а на нас только кидали презрительные взгляды, а теперь из кожи лезут вон, чтобы их заметили. Девчачья порода! Что касается четырех гениев, так они вдруг явились в школу с цветными ленточками на левом рукаве. Оказывается, в средние века рыцари, когда они влюблялись, носили "цвета своих дам". Для этого можно было даже не влюбиться, а как бы выбрать женщину, по возможности замужнюю, и ехать куда-нибудь сражаться за нее с неверными, даже если ей никто не угрожал. Неверные – это были турки или вообще мусульмане. Ленточки у гениев голубая, коричневая и зеленая. Возможно, у Самариной есть такие платья или свитера. Не знаю, я видел ее только в форме.
По-моему, ей неприятна эта комедия, потому что она как раз непохожа на других девчонок, которые были бы в восторге. Она, по-моему, вроде Софьи Перовской или Веры Фигнер, в общем, в духе тех, которые стреляли в царей.
Директор на другой день приказал снять ленточки, хотя Андрей Данилович, говорят, доказывал ему, что это романтика. У нас теперь все романтика. Кафе – "Романтики". Туристский лагерь "Романтики", и даже целая серия книг называется "Тебе, романтик". А если я не романтик? Я, между прочим, всю эту романтику ненавижу, потому что считаю, что она тоже вранье.
Интересно бы установить формулу соотношения бесцельного вранья с вынужденным – в течение одного дня, а потом соответственно в течение недели, месяца и года.
АНДРЕЙ ДАНИЛОВИЧ: ТРИ ПЛЮС ОДИН
И гимназистом и студентом я зарабатывал на жизнь уроками и, между прочим, всегда волновался, когда экзамены сдавали мои ученики. Со временем это чувство притупилось, в особенности, когда выяснилось, что в хорошей оценке учитель заинтересован больше, чем ученик. Так вот, теперь я снова стал волноваться, да как! И не только будущие оценки моего «выпуска века» начали беспокоить меня. Нет, вся жизнь класса, налаженная мною с таким трудом, вдруг пошла вкривь и вкось.
Прежде всего перестали заниматься. И не только литературой – это бы еще полбеды, но и другими предметами, по которым день упустишь – годом не наверстаешь. Развалилась дисциплина. Участились пропуски без уважительных причин, в кабинетах и залах полы оставались ненатертыми, подоконники грязными – некогда было шаркать тряпками и щетками, надо было поговорить о том, кто, где и когда видел Варю с Володей и как посмела Рогальская – была у нас такая модница, – гуляя с подругой, сказать ей: "До шестого столба", потому что у восьмого или девятого ее ждал Пелевин.
