— Это там, — произнёс он, отперев дверь — Идите прямо, а потом увидите справа свет. Там вас встретят и поведут дальше.
Они пошли, тесно держась друг друга. Было темно, как в царстве Аида[16]. Сократ шёл первым, вытянув перед собой руки. Перикл и Софокл держались за его плечи, как это делают слепые, идя за поводырём. Дверь сзади захлопнулась. И тогда с обеих сторон послышались стоны и голоса.
— Кто здесь? — спрашивали невидимые узники. — Отзовитесь! Помогите нам! Запомните и сообщите стратегу[17] Периклу наши имена!
Они выкрикивали из темноты свои имена, торопясь и мешая друг другу. Так что Перикл едва ли расслышал два-три имени.
Справа в ответвлении пещеры появился свет. Они торопливо двинулись к нему. Новый стражник встретил их и повёл дальше. Так они добрались до камеры, в которой находился Фидий: спустились по крутым ступеням, стражник отпер решетчатую дверь и указал рукой за каменный выступ.
— Он предупреждён, — сказал стражник. — Он ждёт.
Встретились и обнялись молча.
— У вас мокрые лица, — заметил Фидий, когда Эвангел зажёг принесённый светильник. — Стало быть, идёт дождь.
— Стало быть, — ответил Софокл. — Морось.
Перикл вытер платком лицо и, пока Эвангел раскладывал на каменном подобии стола принесённую еду, огляделся. Камера была просторная и сухая. И пахло здесь сеном, а не навозом — должно быть, и раньше здесь было не стойло для скота, а сенник. Пол устлан соломой. У дальней стены под потолком зияла чернотой глубокая ниша, из которой тянуло сырой свежестью — вероятно, через душник, пробитый в скальной толще.
Сесть не на что. Подгребли к столу побольше соломы и уселись, кто как мог. Благо стол был невысок. Эвангел налил в кружки вина, отошёл к стене и прислонился к ней спиной, скрестив руки на груди.
Усевшись вокруг стола, взяли кружки, плеснули по древнему обычаю немного вина на пол — в дар богам.
— Я рад вас видеть, друзья, — произнёс Фидий, приглаживая свободной рукой бороду, затем коротко вздохнул и добавил, поднося кружку к губам: — С благодарностью и в вашу честь.
Это было наксийское вино, густое и ароматное, не разбавленное водой, — скорее бальзам, чем напиток, лекарство для отягощённых старостью и недугом. Его выбрал сам Перикл, помня о летах Фидия, о его больных руках, о грудной слабости, наступившей вследствие многолетнего вдыхания каменной ныли, ядовитых паров расплавленной бронзы и золота. Давно следовало бы отправить его в Эпидавр, в святилище Асклепия
