— Как это я раньше ничего этого не понимала! — удивлялась она. — И как смешно, что у нас когда-то был царь!..
Она гордилась тем, что ее брат — участник гражданской войны, революционер. Она ждала его с нетерпением, чтоб поговорить с ним как с равным и удивить его своим сознанием, партийным билетом и общественной работой. Она хранила для него заметочку из местной газеты, где в числе отличившихся работниц мастерских Швейпрома упоминалась и она. «Это ему будет приятно», — думала Аделаида. Слушала ли она докладчика, читала ли книгу, она всегда мысленно рассуждала с Никитой. А когда прочла «В людях» Максима Горького, написала Никите длинное письмо.
Но она не знала адреса и письмо осталось неотправленным.
Аделаида ждала брата-коммуниста и усиленно готовилась к этой встрече, хотя думала, что все равно он, конечно, умней ее, больше понимает и больше читал. Она ждала его как героя и немножко робела перед предстоящей встречей. Ей было стыдно за прошлое. Ведь она-то в его памяти осталась такой, как была тогда…
И вот он приехал. Аделаида, вернувшись с работы, застала его у себя в комнате.
С трудом узнала Никиту. В серой толстовке, узеньких брючках. Опухшее лицо, вялые усы.
Она обняла его, поцеловала. На нее дыхнуло винным перегаром.
— Как ты живешь, Аделаида? — спросил он простуженным, тоже каким-то опухшим голосом и попросил у нее рублевку на опохмелку…
Он каждый день пил. Днем спал. Приходил ночью грязный, пьяный и плакал. Аделаида раздевала его, вытирала за ним блевотину и укладывала его в кровать. Иногда, особенно когда он плакал и жаловался на свою судьбу, ей хотелось бежать из комнаты, чтоб никогда больше его не видеть…
По утрам в воскресенье Никита приходил к торговцу Якову Семеновичу.
Тот встречал его радушно:
— Почтение герою-пролетарию! Давненько не захаживал.
— Ничего, что натопчу? — спрашивал Никита, виновато оглядывая свои рваные штиблеты.
— Пустяки… Валяй прямо!.. Чаю с молочком налить? А то можно чего и покрепче.
Яков Семенович доставал из буфета графин с водкой, нажимал грушу, привязанную к висячей бронзовой лампе над столом, и вошедшей прислуге говорил ласково:
— Нюшенька, сооруди-ка нам колбаски, селедочки, огурчиков.
После выпитой рюмки Яков Семенович морщится, крутит бритой головой, говорит: «Хорошо!» — и наспех закусывает.
— Не плохо, — соглашается Никита и вытирает рукавом толстые губы; отламывает маленький кусочек золотистой булки.
— Еще по одной, что ли? — спрашивает хозяин и наливает только Никите, а свою рюмку закрывает ладонью.
