— Как старик? Небось с ним не особенно сладко? — спрашивал он нарочно развязно.
— Не, отчего же, — отвечала Таня, как всегда, слегка нараспев. — С ним жить можно: он еще крепкий и не обижает. Потом я в город езжу, там с людьми встречаюсь.
— Разве вас раньше обижали?
— А как же! — отвечала она так, как будто иначе и не могло быть. — Я натерпелась.
Миша много раз хотел пригласить Таню к себе домой, но всякий раз стеснялся сказать ей об этом. Ему казалось, что она сразу догадается, для какой цели он ее зазывает к себе. Дома у него давно были заготовлены бутылка портвейна и конфеты. Всегда, когда он открывал шкаф и вино и конфеты попадались ему на глаза, он краснел и прятал свои припасы подальше.
Вот раз, после дневного сеанса в кинематографе, он предложил ей:
— Пойдемте сейчас к нам. У нас в саду жасмин расцвел, и я вам наломаю вот такой букет!
И он показал руками, какой это будет большой букет.
Таня пошла, хотя все время торопилась:
— К обеду поспеть, а то он не любит, когда запаздываю.
Она раввина называла «он».
Миша пришел с Таней к себе в комнату. Она села прямо на кровать, зевнула и сказала:
— Как у вас тут хорошо! Прохладненько.
— Да, — согласился Миша, думая о том, с чего начать. (Предлагать ей вино, заготовленное с заранее обдуманной целью, было просто невозможно.) — Да, — произнес он еще раз, решительно подсел к ней, обнял ее и сказал взволнованно: — Таня, вы очень хороши.
— Это все находят, — ответила она, доставая из сумочки краску для губ.
— Таня, — прошептал Миша, крепче прижимая ее к себе. — Таня, — сказал он очень серьезно, — я вас не люблю, но у меня другое к вам чувство. Таня, я хотел бы, Таня…
— Никогда в жизни! — почти вскрикнула Таня и вскочила с кровати. — С вами?! — сказала она, глянув на Мишу с некоторой ненавистью, и захлопнула сумочку. — Никогда!
Она подошла к окну, отдернула занавеску, но быстро задернула ее опять. У окна стоял больной идиот, приплюснув побелевший нос к стеклу, с вывернутыми красными веками. По безвольной опущенной нижней губе его стекала слюна.
— С вами — никогда! — повторила твердо Таня, будто Миша был тот идиот, что стоял сейчас за окном.
Между тем Таня была вовсе не такая добродетельная. Но до сих пор ни один человек так откровенно не говорил с ней, как Миша. Первый раз в жизни в этих делах она почувствовала себя неловко и поспешила уйти.
В полуоткрытую дверь медленно и важно вошел черный кот, перекатывая зеленые глаза, точно капсюли с касторкой.
