Евсей побледнел, поднялся и хотел уйти, но задержался и ехидно произнес:
— Прости, что я нарушил твое спокойствие. Но зря волнуешься. Раз ты уж такой борец с врагами советской власти, то будь последовательным, будь принципиальным, Ксенофонт, а не бесхребетным интеллигентом. Будь последователен и звони сейчас же куда следует. Тебя наградят, и твоя служебная совесть будет спокойна. Стыдно быть бесхребетным интеллигентом, товарищ Колче! — сказал игриво-иронически Евсей. — Звони куда следует! — почти крикнул он на Ксенофонта Ксенофонтовича.
— И позвоню-у! — выпалил Ксенофонт Ксенофонтович, дыхнув прямо в лицо Евсею, приподымая плечи и вытягивая вперед голову.
— Звони! Звони! — кричал с визгом Евсей и матерился. — Звони, председатель!
— И па-а-зван-ню-у, — решительно прорычал Ксенофонт Ксенофонтович и взял телефонную трубку.
Евсей до самого прихода сотрудника молчал. Сидел, посвистывал и ногой постукивал о ножку стола, изредка презрительно оглядывая Колче, который теперь лежал на кровати и усиленно курил, заложив руки за голову.
Увели Евсея. Дождь горстью крупных капель ударил в окно. Покачивались деревья. Ксенофонту Ксенофонтовичу стало невыносимо жаль Евсея. Его мучила совесть. «Как это я так?» Он удивился своему поступку и очень огорчился.
Когда пришла Елена Викторовна, он ей рассказал обо всем.
— И хорошо сделал, — одобрила она.
Елена Викторовна в это время пила чай с молоком и, как показалось Ксенофонту Ксенофонтовичу, очень самодовольно надкусывала принесенное с собой пирожное с кремом. Она часто после работы или заседания приносила с собой в портфеле кондитерские изделия.
— Конечно, — сказал раздраженно Ксенофонт Ксенофонтович, — по-твоему, предавать товарищей — это очень хорошо.
— Я не понимаю тебя, — заметила Елена Викторовна, пальцем стирая с губы выдавленный крем.
— А что ты понимаешь? — злобно перебил Ксенофонт Ксенофонтович. — Ничего ты не понимаешь!
— Чего ты злишься? Противно слушать, — обиделась Елена Викторовна.
— А мне противны такие люди, как ты, которые легко могут предавать. Общественница! Савонарола. Развратили всех… Это все из-за тебя.
— Болван! — отчеканила Елена Викторовна, посмотрела на него с ненавистью и встала, чтобы уйти.
Этого меньше всего желал Ксенофонт Ксенофонтович. Ему хотелось ругаться, грызться, и он поспешил ее остановить градом обидных слов:
— Бездельники! Бюрократы! Паразиты! Ничего не делаете, обжираете рабочих.
— Как ты смеешь! — повернулась к нему Елена Викторовна. — Ты не смеешь! — крикнула она, готовая на него броситься с кулаками.
