Генка не принимал участия во всей этой кутерьме. Я только мельком посмотрел на него, но сейчас, как тогда, отчетливо вижу: стоит, прижавшись лбом к боку Селиванихи, руки на лошадиной спине, ноги широко расставлены, точно вросли в землю. А Селиваниха воротит к нему морду и принюхивается, будто собака.
Связанных по рукам и ногам «языков» Вадика и Колю мы погрузили на лошадей, как мешки.
Коля ерзал под веревками. Время от времени его белобрысая голова приподнималась и вещала:
— Ой-ей, больно туго, ослабьте веревку!
Я сказал:
— Терпи, раз ты «противник».
А Вадик ничего. Он терпел. На лбу у него сидел набухший кровью комар, но он точно не замечал этого. Из уважения к мужественному противнику я прихлопнул кровососа.
Мы выстроились в шеренгу: и «наши», и «противники». Алексей Петрович подробно разобрал занятие. Выходило, что мы довольно неплохо справились с заданием. Но вот забыли об основной заповеди разведчика: быть осторожным, двигаться бесшумно, нападать неожиданно.
Отдыхая после разведки, мы запалили небольшой костерок. Алексей Петрович достал из полевой сумки несколько картофелин, сунул их в угли.
— А все-таки жаль, что лошадей меньше становится, — сказал Коля.
— А может такое быть, что их совсем не станет? — спросил Дима. — Если вдруг война, так как я без Рыжка?
— Если, не дай бог, война, — сказал Алексей Петрович, — лошади не решат, конечно, ее исхода. Один кавалерийский полк на всю страну всего и остался. И его бы не было, если бы не нужда в кино снимать. Но дело-то не в этом. Лошадь, она может научить мужеству, дать самому человеку уроки человечности.
Алексей Петрович рассказал много интересных историй. В том самом месте, где мы скакали на лошадях, во время гражданской шли самые настоящие бои. Алексей Петрович в то время был такой же, как мы, может, на годик старше, но ему здорово повезло: он воевал у бесстрашного красного командира Лемеха в кавалерийском полку. И был бой, бой за наш город, как раз там, где мы играли в войну. Бригаде Лемеха было поручено отрезать неприятеля от тыла, по возможности захватить артиллерию. С замиранием сердца ждал Алексей Петрович команды. И скакал на вороном жеребце Ветрогоне с шашкой наголо…
А над головой свистели пули, строчил настоящий пулемет…
— Эй, Муха, скачи сюда! — позвал меня Генка.
Я подъехал.
— Споем? — предложил он мне и Вадику.
— Еще как! — сказал я.
Эх, тачанка-ростовчанка!..
У нас у троих она получалась не хуже, чем по радио передают, а тут еще ребята поддержали. Мы въезжали в деревню, как настоящая конармия после победного боя. Я старался, я пел громче всех, чтоб деревенские бабушки, деды, малышня, которые вышли из домов посмотреть на нас, обратили на меня внимание. Ах, как я ловко сижу в седле, ах, какая у меня породистая лошадь!.. И все такое. На третьем куплете произошла какая-то заминка — в этот момент мы уже к конюшне подъезжали. Все уже кончили петь, а я все продолжал надрываться, не понял, почему заминка-то, и надрывался до тех пор, пока Витек не стукнул меня по затылку. Не сразу я обратил внимание на жалкую, растерянную фигуру конюха. Он стоял в распахнутых настежь воротах конюшни и бурчал под нос:
