Один сержант стоял, внимательно поглядывал на крестьян.
— Так, а что же вы не к королеве пошли?
— Да были уже у нее. Дала она нам десять золотых…
— И что?
— В этом году у нас на налоги только двадцать ушло.
— Вот обалдеть. Погодите-ка… — Я задумался. А графин Урий, хорек такой, говорил, что недоимки на пятьдесят тысяч.
— Ваше Высочество. — Напомнил о себе крестьянин. — Плохо нам. Конедралы приходят, плати. Наш господин, граф Лург, в замке с солдатами закрылся и носа не кажет. Побили мы конедралов. Сильно побили, не много ушло. Ты не подумай, Ваше Высочество, мы не воины… Нужда заставила оружие в руки брать. Конедралы больше не ходили. Приехали рыцари с графом Дюка. Они нас побили сильно. Семью мою взяли. И их семьи тоже взяли. Отпусти их, Ваше Высочество. Отпусти. — И крестьянин бухнулся на колени. — Именем Светлых Богов просим… Да что сидите, олухи?
Остальные тоже бросились на колени, уткнулись лицами в пол.
— Встать. — Сказал я. — Этим горю не поможешь. Я подумаю, что можно сделать для вас.
— Ваше Высочество…
— А ну назад! — Я оттолкнул крестьянина, который было вознамерился поцеловать мне руку. — Нефиг этих нежностей телячьих. Где содержат-то хоть, знаешь?
— На рынке. — Вздохнул крестьянин.
— На каком ещё рынке? — В небо спросил я.
— На рабском рынке, Ваше Высочество. — Сказал мне сержант.
— Так, откуда, почему не знаю?
— Это не самое приятное место в городе, Ваше Высочество. Я бы туда не стал ходить без серьезной охраны.
— Интересные дела. То есть, ты хочешь сказать, что их продают?
— Да, Ваше Высочество, это так. — Закивал староста крестьян.
— Вот дела. Децимал, я чего-то не понимаю. Почему это делают?
— Потому что они крепостные крестьяне, Ваше Высочество. — Неохотно ответил Седдик. — Это такая же вещь, как конь боевой, посуда, мебель… Их можно купить или продать. Или просто поубивать. Как будет угодно господину. Их зовут «неимущие». Им ничего не принадлежит. Их тела, имущество и умения принадлежат их господину, а души принадлежат богам.[19]
Я вспомнил, как сержант рассказывал про то, как продавал своих крепостных. Времена тут такие. Спартак-то, возможно, уже был, но Пугачева ещё не было. И о том, что насильный труд неэффективен, еще никто не думал серьезно. Эффективнее труд тогда, когда за него платишь побольше, а потом на эти же деньги рабочие твою продукцию покупают. [20]
— Так, понятно. Но почему семьи продают отдельно? Так можно?
— Можно, но не делается обычно[21].
— Понятно. — Я покачал головой. — Мастер Виктор. Мне нужен человек, который пойдет на рынок этот и выкупит семьи людей… Сколько это будет по деньгам?
