— Если ночью море не разгуляется, утром багаж твой будет на том же месте, — сказал Густав.
— И какие выводы ты делаешь из неналичия стены? — спросила Эллена.
— Никаких, — ответил Густав. — Во всяком случае, нынешней ночью. Я не собираюсь рассуждать о законах, способных лгать,—пока вокруг царит сатанинская тьма. Мы, может, лишь внушили себе, что этой стены нет. И не исключено, что завтра обнаружим крепкую переборку на месте открывшегося сейчас прохода. Или — поймем цель, грандиозность замысла, который пока что лишь ослепляет нас, изгоняя в пустыню глупости.
— То, что ты говоришь, — пустопорожние рассуждения или замаскированные жалобы и ругательства, — возмутилась Эллена. — Лучше бы ты поскорей предложил какие-то конкретные меры.
— Нам пора спать! — крикнул Густав. — Довольно с меня этого как-бы-призрака, который даже не поражает воображение, а лишь наносит неловкие удары дубинкой. Похоже на интерьер ярмарочного балагана. Безвкусное оформление, рассчитанное на то, чтобы расшатать и без того слабые нервы зрителей. Не скрывается ли за пестро намалеванным ужасом чья-то холодная насмешка? Или мы, непрошеные гости, случайно соприкоснулись с начальной стадией преступления? Может, некие существа так измучились в этой юдоли страданий, что, охваченные беспредметным страхом, пошли на довольно значительные издержки, только бы совершить убийство или десять убийств? Может, в своей слепоте они преследуют лишь одну цель: исчерпать собственные силы, взяв на себя несмываемую вину?
— Я нахожу твои слова неразумными, — вспылила Эллена, — и лучше бы ты попридержал язык. Ты советуешь мне лечь спать и вместе с тем намекаешь, что меня могут убить. Не думаешь же ты, что после этого я лягу в постель и, так сказать, без всяких околичностей спокойно засну?
Густав попытался оправдаться:
— Я достиг нулевой отметки. Моя душа вот-вот окоченеет от страха.
Он направился к двери, взялся за ручку. С замком все было в порядке.
— Похоже, по крайней мере с этой стороны, нападения можно не опасаться, — сказал он.
— Тебе даже в голову не пришло позвать моего отца, — с упреком сказала девушка.
— Ни к чему это, — возразил Густав.
— Или предложить мне перебраться в другую каюту, — продолжала Эллена.
— Чтобы мы и там сделали неприятные открытия, которые заставят нас окончательно пасть духом? — ответил Густав. — Не хочу. Я не чувствую в себе достаточных сил для борьбы с драконом. Меня уже заключила в свои объятия Меланхолия. Сегодняшний день представляется мне притчей о бытии существ, состоящих из протоплазмы, — бытии, которое по мере их старения становится все более иссохшим, скудным и безнадежным. Чудеса жизни оказываются лишь подготовкой к суровому отрезвлению. В конце всех нас ждет преждевременная старость. Необычное—это лишь ступень, ведущая к преступлению. Ненадежность вещей, да и нашего чувственного восприятия, — явление, распространенное повсеместно. Деревянные балки ответов нам не дадут. И прозрачными не станут. Даже этот корабль — ограниченное пространство — невозможно осветить нашими прозрениями хотя бы настолько, чтобы разобраться с двумя-тремя неуклюжими несуразностями. Если ты оставишь от вчерашнего дня только скелет (соскоблив всё, что благодаря нашему сердцу, нашим чувствам наросло на этих костях и стало плотью), то останется следующее: одного матроса
