Наргес, сидевшая у дверей, тихонько всхлипывала.
— Да, ханум,-—заговорила снова Биби-ханум,— хороший человек был Мешеди Раджаб, помилуй его бог на том свете! Неделю назад я зашла к нему в лавку купить для ребенка Рокийе лекарство; да простит его аллах, сколько я ни настаивала, он даже не взял у меня денег. «Как, — говорит, — я могу брать деньги у такого человека...» Чем же он болел, что так быстро растаял?
— Три дня и три ночи я не смыкала глаз. Я, ханум, неотступно сидела у его кровати. Ходила в мечеть Джаме за заклинанием против возбуждающих снов. Приводила к нему лекаря. Тот сказал, что больной переел холодной пищи, и поэтому велел прикладывать к животу Мешеди согревающие средства. Я сделала ему настой из воловика, давала маковку и анис, цвет ворсянки, ветреных ягод, померанцевых листьев и другие травы. Два дня ему было лучше. Сегодня утром, когда я подошла к его кровати, Мешеди протянул руку к моим локонам и сказал: «Маниже, ты много для меня сделала, и если я чем-нибудь тебя обидел, то прости меня, сними с меня грех. Если я при жизни твоей взял другую жену, то сделал это для того, чтобы у тебя была служанка...» — и он еще раз попросил очистить его душу. Тут я набросилась на него. «А ну, поднимайся, вставай, — крикнула я. — Чего распустил нюни, как баба? Иди в лавку, займись делом». Дорогая ханум, вышла я на секунду вздремнуть, а вместо себя к Мешеди послала Наргес, чтобы она побыла около него. Но, милая ханум, клянусь своим единственным сыном, что не вру, — около полудня я проснулась и вижу, что ему стало хуже. Подумай, за один час, на который я отлучилась, он так изменился.
Биби-ханум вытерла нос платком и многозначительно кивнула головой.
В разговор вмешалась Наргес:
— С больной головы да на здоровую! Ври, да знай меру. Пока он, прости его аллах, был жив, ты жаждала его крови, а теперь вдруг он стал тебе таким дорогим? Я-то знаю, как ты над ним издевалась. Биби-ханум, пусть будет проклята моя молодость, если я говорю неправду, только я и ухаживала за Мешеди, а она ела да спала. Ишь, хочет свалить все на меня. Я, видите ли, убила его! А почему не ты? Ведь ты держала в своих руках ключи, всем командовала, а меня выставила за дверь.
— Какая наглость! — возмутилась Маниже. — К тебе же никто не обращался, а ты, как горох в похлебке, суешься во все разговоры. Знаешь что, паршивая девчонка, у тебя еще молоко на губах не обсохло, я с тобой церемониться не буду.
— Помолитесь богу, пошлите проклятье шайтану. Наргес-ханум, уйдите отсюда, — сказала Биби-ханум.
