Сад на скале вокруг дома был очень густой. Выбиваясь из-за зубчатой стены, ветви деревьев свешивались над рекой. В саду всегда стояла глубокая тень. Без позволения Азиз-хона никто не мог входить в этот сад. Впрочем, окрестные жители, работающие внизу в долине, на полях Азиз-хона, и не стремились сюда заглядывать: всем было ведомо, что в саду, в свободное от работы время, проводят свой досуг жены их господина. Им — старым и молодым был виден из-за стены весь мир, а их не видел никто, и, конечно, именно так угодно пророку. Да и сам Азиз-хон, присаживаясь на излюбленном камне, возвышавшемся над стеной, любил предаваться высоким размышлениям, созерцая свои владения и — по ту сторону Большой Реки — страну, такую же, как эта, но подвластную не ему, а новым, непонятным правителям.
Азиз-хон думал о тех временах, когда и тот и этот берега были покорны одной только воле его деда, позже убитого собственным сыном — отцом Азиз-хона. Большие богатства текли тогда в этот дом, а теперь все приходит в ветхость: зубчатая стена кое-где обвалилась, дожди размыли глиняные украшения угловых башен, резные раздвижные окна веранды обломились, и даже дерева — того особенного, крепкого дерева, какое дед Азиз-хона покупал во внутренних провинциях, — теперь уже нигде не достать, да и разве нашлись бы теперь мастера, способные так искусно вырезать на деревянных щитках священные изречения?
«Все приходит в упадок, — рассуждал Азиз-хон, — и виноваты в этом проклятые иноземцы, владеющие ныне той половиной мира, что начинается за Большой Рекой». И потому думы Азиз-хона всегда горьки, а длинное, в обвисших морщинах лицо его сухо и желто, и даже седеющая борода постепенно становится непокорной и жесткой, как лохмы верблюжьей шерсти.
Теряется власть Азиз-хона даже над своими людьми. Правда, никто не рискнет ни ослушаться его, ни противоречить ему, но самый последний нищий яхбарец осмеливается теперь смотреть в глаза с таким выражением, будто он не покорный раб, а пойманный волк. Да и мудрено ли? На том берегу нет уважения ни к вере, ни к достоинству рода, ни к ханской власти. «Эти безумцы русские, — негодовал Азиз-хон, — разломали весь божественный дом почета и власти. Разве можно снимать уздечку с шеи народа?»
И что осталось еще Азиз-хону в жизни, когда теряется главное богатство и власть? Священные книги да услады жен…
