— Я хочу наверх, — тихо, но твердо ответил дед, — Наверх хочу… понимаете?.
— Понимаю.
Наташа видела — дед, только что получивший инъекцию, еще малость не в себе.
— Проститься…
— Зачем же обязательно наверх? — Наташа собралась было напомнить, что большой смотровой экран дает полный эффект присутствия в любом месте, в любом времени года.
— Проститься. С Москвой.
— Наверх — вам будет очень трудно. Вы полежите, вам станет легче, тогда…
— Нет. Наверх.
Мишка, проводив врача, подошел к дедовой постели.
— Ты слышал? — шепотом спросила Наташа. — Он наверх просится. Бредит, наверно.
— Это невозможно, дедушка, — твердо сказал Мишка. — Там, наверху, плохо сейчас, холодно… Туда никто не поднимается. И входы закрыты.
— Хочу наверх. Возьми с моего счета, заплати, пусть откроют.
— Дедушка, это не так просто. Ты полежи, приди в себя. Вот в июне потеплеет, тогда мы вместе…
— Я должен проститься с Москвой. Заплати им… сколько мне там осталось… я должен…
— Дедушка, сейчас зима.
— Я знаю. Найми какой-нибудь снегоход…
— Дедушка!.
Мишка повернулся к Наташе, безмолвно попросил: да помоги же как-нибудь, скажи ему, что это невозможно. Наташа развела руками: что можно объяснить человеку, который еще не пришел в себя?
Старик закрыл глаза и лежал неподвижно. Врач сказал, что опасность миновала, лекарства действуют, но трогать деда сейчас не стоит, пусть отлежится. Главное — чтобы ему какая-нибудь дурь в голову не ударила, чтобы не вскочил и не поплелся искать пятый угол.
Наташа достала из кармана крошечный пульт, жестом показала Мишке: надень очки. Он надел и через несколько секунд увидел текст: «Нужна сиделка». Мишка кивнул. Действительно, дед слишком долго просидел в крошечной квартирке один. Всякие мелочи приносила ему пневмопочта. Два-три раза в неделю курьер доставлял продукты — но не станешь же долго разговаривать с курьером. Сашка заглядывал в его виртуальную гостиную каждый вечер — спросить, как дела. Другой внук, Эрик, появлялся реже. Наверно, дед общался со старыми приятелями, хотя точно Мишка этого не знал.
Дед с его затеями и воспоминаниями был Мишке неинтересен. Он мог уделить старику три минуты в сутки — этого хватало, чтобы считать долг выполненным. А Мишка вообще постарался изгнать из своей жизни все обременительное. Даже завтрашний день в этой жизни был лишним — на что он, если сегодняшнего вполне хватает?
Он сдвинул очки и посмотрел сверху на худое морщинистое лицо. Дед всегда был сухощав, теперь еще больше усох, и странно гляделись на узком лице огромные бурые с проседью усы.
