К Сивучьему подошли незадолго до рассвета. В поредевшей темноте округлые очертания острова выступали огромной солдатской каской, высунувшейся из моря.
Ветер дул с Тихого океана, у берегов острова шумел прибой. Поэтому решили подходить с подветренной стороны: здесь пологий берег и почти нет прибоя.
До берега оставалось два-три десятка метров, когда в темноте, почти рядом, вдруг раздался могучий львиный рык. Ему отозвалось по берегу еще несколько таких: же устрашающих голосов, слившихся в мощный грозный хор. Все в шлюпке на минуту оцепенели от страха и неожиданности.
— Сивучи, черт бы их побрал! — первым догадался Борилка. — На сивучье лежбище наскочили!
Впереди, на берегу, загремели камни, забулькала вода — сивучи ринулись в воду. То там, то тут на поверхности моря стали появляться темные пни — головы сивучей. Отовсюду доносилось злое фырканье морских зверей. Приставали у самого северного края пляжа, чтобы завтра не тревожить, не пугать сивучей с лежбища. Пляж был довольно длинным — метров на сто вдоль крутого западного склона острова. На севере и юге он упирался в отвесные утесы, похожие на сторожевые башни. Возле подножия северного утеса темнело углубление, уходящее в обрыв. Там, по-видимому, была расселина или овраг. Туда и направилась шлюпка.
Место для высадки оказалось удобным. Шлюпка ткнулась в пологий галечный берег, упиравшийся в подножие каменной стены северного утеса. Первыми спрыгнули на берег Грибанов и Воронков. Обследовав темное углубление, они обнаружили там довольно длинный овраг. Он врезался в западный склон острова, делал несколько крутых поворотов и имел отвесные стены.
Измучившись вконец, люди к рассвету затащили шлюпку на катках в овраг. Там устроили для нее углубление, перевернули ее, а сверху укрыли камнями. Теперь ее нельзя было заметить ни с моря, ни с воздуха. Проделав все это, друзья по несчастью укрылись в какой-то сухой нише под обрывом на отдых. В это утро тумана не было.
Изумительно прозрачным, чистым и синим был воздух, слившийся с морем и небом! Солнечный свет растворялся в синеве, менял ее тона и делал как бы физически ощутимой: она была прохладной, пахла морской сыростью и водорослями, была упругой и звучной, как натянутая струна.
