Солнце приближалось к зениту, и Хайме пришпорил коня. Надо было до начала праздничного богослужения попасть в дом дуна Альвареша Нуньеша до О, королевского министра финансов. Хайме должен был сопровождать в церковь дочь министра, прекрасную Белладолинду.
В доме министра Хайме принимали не очень охотно. Правда, молодой и красивый виконт до Заборра, обученный французской галантности, нравился Белладолинде, но — министра несколько смущало сомнительное происхождение Хайме и темное прошлое дуна Абрахама, его папаши. Опять-таки, никто не мог сказать ничего плохого о его прошлом — но только потому что оно никому не было известно. А дун Альвареш весьма ценил древность рода. У себя в доме он прежде всего, приводил гостей к родословному древу, изображенному на стене зала. Это было превосходное древо, уходившее корнями едва не в времена Ветхого завета. Но, как бы там ни было, дун Альвареш очень считался с тем, что папаша юного виконта — в милости у короля.
Нельзя сказать, чтобы Хайме был без ума от юной Белладолинды, хотя она и была хороша собой. Но уж очень настаивал отец, чтобы он навещал Белладолинду и ухаживал за ней, как подобает кастеллонскому фидальго, не пренебрегая ни одним из правил куртуазного обхождения. Ладно, Хайме вовсе не хотел портить отношений с отцом. И без того они были нелегкими.
Прекрасная Белладолинда пела, аккомпанируя себе на клавесино. Этот полированный ящик на тонких ножках, выписанный по последней, введенной королем моде из Франции, был ненавистен Белладолинде, как еврей инквизитору. Она ударяла розовыми пальчиками по черным клавишам, клавиши тянули рычаги, рычаги щипали струны — получался почти гитарный звон. Но на гитаре можно было играть романсеро и дансас, а из клавесино дозволялось извлекать только тягучую музыку, придуманную, должно быть, нарочно для того, чтобы вызывать отвращение.
Но что было делать Белладолинде, если ее отец был министром и не терпел ни малейших отступлений от королевских указаний?
И она прилежно смотрела в ноты, ударяла пальчиками по клавишам и пела, и была настолько увлечена дребезгом струн, что, увидев вошедшего виконта до Заборра, решила не сразу заметить его появление. Ей пришлось доиграть и допеть до конца каденции, а ему — дослушать.
Затем Хайме — в строгом соответствии с правилами куртуазного обхождения — пылко воскликнул:
— Ах, сколь восторга изведал я, слушая вас, владычица моего сердца!
Прекрасная Белладолинда, застигнутая врасплох, всплеснула руками. Поднявшись из-за ненавистного клавесино, она присела, потупив глазки, и возразила Хайме в том смысле, что ее игра никак не может вызвать восторга. Хайме, как и полагалось, настаивал. Затем она пригласила юного виконта в зал для игры в серсо.
