Ноготок переглядывается с Ивашкой — они ещё не в курсе. Как хорошо, что Аким не пришёл — он бы мне точно уши оторвал! Вместе с головой.
— А нынче и вовсе. Кучу поганых порубил, строй их пробил, важного какого-то панка ихнего завалил, первым на берег выскочил. Да за одно это тебя величать да чествовать надобно! А он сам… со своими… как-то не очень… Так, среди прочих… А ты, говорят, ещё и за эмиром по Волге гонялся, наложницу его разлюбимую отбил да Боголюбскому подарил. Не Володше — Боголюбскому! Не своему князю — над ним старшему. Не по чину. Унизил ты, Ваня, князя. Уронил. В чести, в славе, в удали. Так тебе — и этого мало!
Резан несколько мгновений смотрел в темноту. Туда, где у уже погасшего костра лежали наши раненые. И — Лазарь.
— Бешеный Катай — Лазарю свою саблю отдал. Против обычая, по твоему слову. А Володша это дело проворонил! Не по воинской удаче — там-то воля божья, а по своему слову да делу. Он… лопухнулся да скапризничал. Он — сам дурак. А ты — опять умный. Только он — князь рóжёный, а ты боярич приблудный! Он со своей княжести — живёт. Она его держит, подпирает, возвеличивает. Без неё… он — никто и звать — никак. И спустить тебе всякие твои… обиды да поношения — он не может. Или — восторжествовать над тобой, согнуть, втоптать, принизить… или самому… — в петлю, в омут, в монастырь…
Помолчал, продолжил раздражённо:
— Ты, Иване, аки орёл сизой, ширяешься по поднебесью. Носисься там… будто ошпаренный. Кругаля промеж молоний выписываешь. А земли не видишь. И стрелка злокозненного, что в чащобе притаился — не зришь, не чуешь. Покудова стрелу калёную под крыло не споймаешь. Прям в сердце. Э-эх…
Резан снова вздохнул, веточка в его руках сухо хрустнула.
— Что девка эта — тебе люба, как ты с ней обнимался-миловался — полвойска видала. Князю это… будто голым задом на жаровню. Тебе — всё! И милость княжеская, и слава воинская, и девки красные… А у Володши — душа варом кипит. Ты его уже не только перед тверскими — перед суздальскими да владимирскими, да рязанскими с муромскими… Не восторжествовать ему над тобой никак, не взять верха… Вот он и ударил. Прям в сердце. Тебе. Орёл ты наш… ширанутый.
Ой же ж боже ты мой… И крыть — нечем… Сам. Всё сделал сам. Своими руками. Языком и… и прочими частями тела. Кроме одной части — головы. Не соразмерил. «Своё место» со своими делами и словами. Оказался… — наглый.
Наглый и глупый. Ведь мог бы на старших посмотреть, у умудрённых спросить! Ведь не мылся бы — и всё было бы хорошо! И не светили бы нурманам наши задницы беленькие как огни маячные, не звали бы нас… туда, откуда только с боем да с кровью.
